глазами. И Лысенко со своим богатым опытом личных отношений, наверное, что-нибудь и придумал бы. Посоветовал. Помог. Отговорил. Или даже помирил бы их… хотя Катина гордость все еще восставала против этого. Однако кроме гордости у нее еще были душа и сердце – и болели они нестерпимо. Но Игорь, скорее всего, опять размышлял о своих противных индюках. Расскажи она ему, что окончательно порывает с Тимом, возможно, он не взял бы большую сумку Тима и еще две – их общие, дорожные, с которыми они вместе так счастливо ездили в отпуск. А Лысенко просто схватил их за ручки и забросил в багажный отсек так небрежно, что у нее сжалось сердце. А потом, наверное, так же как придется вывалил их у Тимкиного порога. Хорошо, что она хоть этого не видела! Однако что сделано, то сделано. И идти в пустую квартиру ей не хотелось. Не хотелось до такой степени, что… она не потянула на себя тяжелую дверь парадного, а повернулась к своему настойчивому ухажеру и спросила:
– А чем мы там будем заниматься?
– Ну… поедим для начала. Ты есть хочешь?
– Нет, – сказала она, подумав. – Есть не хочу. Вот посидеть спокойно хочу. Кофе выпить. И чтобы никто не дергал, не задавал наводящих вопросов, не ставил оценок… вообще никаких вопросов не задавал! И чтобы никуда не бежать. Танцевать не буду, – сразу предупредила она. – О работе тоже говорить не буду.
– Так что, ты согласна? – казалось, он не верил своим ушам.
– Сейчас соседского кота покормлю и спущусь, – пообещала Катя.
* * *
Думать ни о чем не хотелось. Все эти две недели, пока она днем неизвестно зачем зубрила гражданское и хозяйственное право, разбиралась в видах и правомочности сделок и договоров, а потом бежала на работу и переключалась на дело о серийном убийце, ее мозг был перегружен актами, протоколами о намерениях и протоколами осмотров мест происшествий… отчетами, фотографиями, сортировкой данных, и снова протоколами, фотографиями, экспертизами… Разум ее был занят, но душа болела и протестовала. И Катя снова и снова пыталась понять: отчего она не такая, как другие? Что за потайной изъян имеется в ее внешности или характере, из-за которого ее предал сначала Лешка, а затем Тим? То, что Лешка сейчас снова был рядом, да еще и так упорно за ней ухаживал, она почему-то в расчет не брала. Его присутствие не помогало, не льстило ее самолюбию и не врачевало душу, в которой снова открылась старая рана. Когда уже все зажило, зарубцевалось, покрылось новой кожей, как после ожога… Когда она снова почувствовала себя женщиной – любящей и любимой…
