. Бег закончился на небольшой железнодорожной станции. Было темно, и я не понял, была ли это та же станция, на которую я прибыл, следуя в лагерь № 240. Вдоль железнодорожных путей стояло множество вагонов для скота, и нас погрузили в них. Военнопленных отбирали по национальности. Для немцев, поляков, французов, румын, венгров и финнов были выделены отдельные вагоны. Как только последний заключенный скрылся внутри, двери вагонов закрыли на засовы, а на окна натянули колючую проволоку. Нас продержали так добрый час, прежде чем поезд тронулся. В каждый вагон набилось так много народу, что внутри не было возможности даже присесть, поэтому мы так и стояли плечом к плечу.
Была ночь, небо было облачным, поэтому мы не могли понять, в каком направлении нас везли. Перед отправлением конвойные снесли в один из вагонов еду и кухонные принадлежности, из чего мы сделали вывод, что путь будет долгим. Когда поезд шел вперед по сельской местности, нас трясло так сильно, что мы часто падали друг на друга. Ноги болели, в воздухе стояла вонь. Постоянное сталкивание тел друг с другом действовало на и без того измотанные нервы. Про себя я подумал, что в Германии даже коровы путешествуют с большим комфортом, чем в России люди[54].
На рассвете мы сумели определить, что движемся на север. Вагоны быстро прогревались от солнечного тепла снаружи и от массы тел, стиснутых внутри. К полудню температура внутри стала почти невыносимой. Каждый вдох давался с трудом. При прохождении мимо железнодорожных станций в небольших городах поезд замедлял ход и двигался практически ползком. Поселки тянулись вдоль железнодорожных путей. Когда мы проезжали мимо, люди плевались в нашу сторону, грозили кулаками и швыряли камни. Они выкрикивали: «Смерть фрицам!» – вперемешку с ругательствами.
В тот день мы дважды останавливались для приема пищи. Нам давали по литру супа, 600 граммов сухого хлеба[55] и поллитра воды. Но важнее еды и питья была возможность побыть на время остановки на свежем воздухе. Охрана выгоняла нас из вагона и отводила подальше от путей, чтобы дать возможность выгружать других пассажиров. Как только охранники удалялись, мы валились на землю и жадно глотали воздух. Передышка длилась ровно на время раздачи пищи. Через несколько минут конвоиры поднимали нас с земли и снова заталкивали в вагоны. Та же самая процедура повторялась и на следующий день и вечер. На третий день поезд остановился окончательно, и мы поняли, что наконец доехали до места назначения. Русские выгнали нас из вагона, но на этот раз не дали времени перевести дух: на путях стояли эшелоны с войсками, ожидавшие своей очереди сделать остановку на вокзале. Конвоиры быстро согнали нас с путей и, погрузив на грузовики, привезли на большую площадь. Никто из пленных не разговаривал, и никто даже намеком не обмолвился о том, что нас ожидало. Когда нас вывели на улицы, стало понятно, что мы находимся в большом городе, который значительно пострадал от огня немецкой артиллерии. Я начал узнавать те места. Это был Киев. Три года назад мне довелось участвовать в его взятии. После выигранного сражения мы провели здесь пять дней. Каким же странным было мое возвращение сюда!
