Наталья из всех сестер действительно была самой пригожей – густая, тяжелая каштановая коса, румянец на круглом лице, что на осеннем яблоке. И ростом вышла, и статью. Только, как говорится, с характером. Сватали ее еще до войны, но она всем отказала. То жених собой ей не глянется, у того ноги кривые, у другого зубов недостача. У каждого что-нибудь да находила. Клашка с Дуняшкой хоть замужем побывали, одно дите на двух – и то по нынешним временам хорошо. А эта, как и Арина, видно, в девках останется. «Арина-то, отродье прóклятое, вековухой не будет, – вдруг зло подумал Афанасий, – а вот Наталья-то, красавица, родная кровинушка…»
– А я бы вам с Наташкой построиться помог. Лесу Степаныч хоть завтра выпишет…
– Что?.. – очнулся Ногаль.
– Я говорю, помог бы вам с Наташкой построиться-то. Лесу, говорю, Степаныч Наташке на свадьбу обещался. Крестница она ему, – вдохновенно прилгнул Афанасий. – Враз бы миром избу вам и спроворили. Тебе-то что, не однаково, что одна сестра, что другая…
Вечер затухал, небо подернулось дымкой, когда Афанасий с будущим зятем вышли из автомастерской.
– Ну, бывай, что ли… – снова сунул механику руку Сычов. – Ты покумекай, чего я тебе сказал…
Механик Ногаль уже подумал. Всю войну он прошел, свято веря в материнскую молитву, зашитую в ладанку и хранящуюся у него на груди. Оберег хранил его от пули, от штыка, от вражеского танка, от бомбы… Но против ведьминого проклятия ладанка была бессильна. В тот вечер Арина прождала его напрасно.
* * *
Он вошел и сразу все понял. Такие затравленные глаза ему уже не раз приходилось видеть.
– Капитан Лысенко, – представился он, доставая корочки.
Женщина даже не посмотрела в его сторону, продолжая упорно глядеть в одну точку на стене. Он повернулся и проследил за ее взглядом – прямо над кухонным столом, напротив окна, висела фотография мальчика в наивной деревянной рамочке с завитушками.
– Сын? – спросил он, пытаясь вывести ее из ступора, и, потянувшись, снял фото со стены.
– Отдайте! – Она почти вырвала портрет у него из рук. Халат, накинутый на полуобнаженное тело, распахнулся, и капитан с ужасом увидел синий от кровоподтеков живот, уже увядшую истерзанную грудь и ноги, выше колен испятнанные разноцветными синяками, слившимися в одну кошмарную радугу, стянувшиеся розовыми складками давние и совсем свежие багровые сигаретные ожоги…
Женщина схватила рамку с фотографией, руки ее с мозолями и неухоженными ногтями дрожали. Из раны на плече струйкой стекала кровь, у ноздрей уже подсыхали кровяные сгустки, но она этого не замечала и, вытерев ладонью слезу, размазала по лицу сочащуюся из носа кровь. Лысенко налил ей воды из-под крана, протянул:
