Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса: Сцены из московской жизни 1716 года | страница 33
Наконец все ушли, и в лавке воцарилось привычное безлюдье. Только Устя, невидимая из-за прилавка, шаркала тряпкой, вытирая пол.
И вдруг она о чем-то спросила. Бяша поначалу не понял, что ее вопрос обращен к нему, настолько непривычен был девичий голос в его книжной пустыне. Он хотел переспросить, но сердце заколотилось от непонятного волнения.
И она спросила вновь:
– Для чего это?
– Что – это? – наконец вымолвил Бяша.
– Все. – Она обвела пальцем полки.
– Книги?
– Да.
Вот те на! А для чего, действительно, книги?
Бяша, еле собравшись с духом, принялся толковать, что книги суть реки, напояющие вселенную, что книжная премудрость подобна солнечной светлости, что дом без книг подобен телу без души.
Девушка слушала внимательно, выйдя на середину. Нежным движением руки поправляла волосы, выбившиеся из-под платка.
– А есть у тебя книга, – спросила она, не дослушав, – про которую ты мог бы сказать – вот прочту ее и стану блаженным?
Еще один вопрос, на который нипочем не ответить! Пусть бы она лучше спросила, кто такой Квинт Курций[71], книга которого лежит у Бяши на видном месте, или в какой стране света находится Америка.
– А ты знаешь такую книгу? – спросил он в свою очередь.
– Знаю, – спокойно ответила Устя.
– Как же она зовется?
– Голубиная книга.
Бяша даже присвистнул и, сняв очки, стал их протирать рукавом. Голубиная книга! Как не знать! Это же деды на базарах, калики перехожие[72], поют такую стихиру, в ней глупости несуразные вроде сказок про Еруслана и Бову[73].
– Такой книги нет, – сказал Бяша как можно более категорично.
– Нет, есть. – Устя отошла с таким видом, словно поняла, что и говорить-то здесь не о чем.
– Да нет же! – чуть не закричал Бяша. – Книгу, которая на типографском стане не выдрукована[74], нельзя считать книгой! Даже рукописная книга бессильна, потому что одинока, что же сказать о книге словесной, раз нет у нее ни страниц, ни обложки?
Но сам чувствовал, что говорит неубедительно.
А Устя, расхрабрившись, открывала крышки переплетов, заглядывала в титульные листы, рассматривала фронтисписы[75], где красовались дебелые богини или важные господа в кудрявых париках. Вдруг она прыснула в рукав и лукаво посмотрела на Бяшу.
– Что случилось?
– Книга тут странная… Про курицу какую-то, а нарисованы мужики с перьями на шапках.
– Да это не курица, это и есть «Квинта Курция, римского историка, достославное сочинение о делах, содеянных Александра, царя Македонского». А ты разве читаешь?