Византийская тьма | страница 11

— Ну, спрашивай, неугомонная.

— Иван Никифорович, мы не можем ему хоть чем-нибудь помочь?

— Денису?

— Да, Денису Петровичу.

— Видишь ли. Света, с точки зрения современной науки… Но если поверить и майору, каждый год у нас переселяются в иные миры десятки человек. Наверное, и оттуда тоже перетаскиваются. Надо четко знать алгоритм, координации… Вот изучим внимательно все, что начертано на сводах эргастирия.

— Так ведь годы могут пройти! — в отчаянии сказала она.

— Что же делать, милая, что же делать!

— И самое гнусное, самое подлое. — Слеза звучала в ее голосе. — Ни одна из этих ученых особ, теоретически рассуждая, как он мог оказаться там, ни слова не сказала, а как ему помочь теперь? Хоть одна бы предложила — давайте закинем туда и меня!

Я промолчал, что я мог ответить?

— А если я что-то еще спрошу? — Тихий ее голос едва можно было различить за ропотом водопада.

— Спрашивай, конечно.

— А как вы думаете, Иван Никифорович, он там еще жив?

— Денис-то?

— Денис Петрович.

Восемьсот лет представились мне надавившей на всех нас бездонной глыбой. А южная ночь дышала тревогой и надеждой.

— Да, Света. Думаю, что он жив.

Мгла сгустилась, и тишина стала плотной, как древесина старого дуба. А руки наоборот — и плечи и грудь — освободились от непомерной тяжести, облегченно дышали, словно евангельский верблюд, пролезший сквозь игольное ушко.

Но вот он различил мерцающий свет, непонятно еще где, услышал невнятные голоса и понял: «Жив!»

Жив? Но каким образом? И что могло с ним вдруг приключиться? Не попал же он в аварию, он и не ехал никуда! Вечером пришла такая никчемная мысль — прогуляться на раскоп в их «Эргастирий чародея», они частенько так ходили… И значит, он сознание терял?

С трудом поднял голову и увидел, что лежит, распластавшись, в той странной части эргастирия, которую они классифицируют как свинарник или овчарню в жилом доме — так бывало в древние времена. Даже в журнале написали: помещение для жертвенных животных. А в эргастирии, отметил теперь Денис, за бронзовой решеткой язычки пламени прыгали в античном очаге. Кто же это посмел, святотатец, ведь ни один археолог никогда… И что за голоса слышны — мужские, скрипучие, невнятные, будто вороны голгочут.

Не пастухи ли это с горных пастбищ пришли в их зафанеренный раскоп и греются у очага, где огонь не зажигался уже восемьсот лет?

Денис пытался пошевелиться, что-то удерживало его. Напрягши руки, он обнаружил металлические наручники на запястьях. Он скован? Этого еще не хватало!