– Осмелиться – значит сделать? – улыбнулся Лотто.
– Девиз «Тоттенхэма», – кивнул Лео. – И, признаться, не самый худший для… художника.
– Твоя жизнь кажется такой легкой.
– Моя жизнь прекрасна, – поправил его Лео.
И Ланселот видел, что так и есть. Он был большим поклонником внешних форм жизни и знал, какой соблазн таит в себе такая строгая отрешенная жизнь, сколько дикого потенциала она может разбудить. Лео просыпался на рассвете среди холодного океана и криков чаек, завтракал ягодами и козьим молоком, лечился собственноручно собранными травами, выуживал голубых крабов из черных вод, оставленных приливом, и ложился спать с семью ветрами, под грохот волн, обрушивающихся на скалы. Нежно светящиеся в полумраке ростки домашнего салата на подоконнике южных окон. Полная воздержания, отрешения и холода внешняя жизнь Лео Сена и безудержная музыка, живущая в его груди…
– Я предполагал, что ты окажешься аскетом, – сказал Ланселот. – Но я думал, что у тебя будет борода, набедренная повязка и рыжий тюрбан. – Лотто усмехнулся. – И что ты удишь рыбу целыми днями.
– А с другой стороны ты, – сказал Лео. – Ты распущен. Это видно по твоим работам. Привилегированность позволяет тебе рисковать. Жизнь среди устриц и шампанского, в доме на Лазурном берегу. Изнеженная жизнь, как у хрустального яйца на полке.
Ланселот почувствовал себя уязвленным.
– Это правда. И если бы у меня был выбор, я бы уже давно раздался до трехсот фунтов удовольствия и радости. Но моя жена поддерживает меня в форме. Заставляет упражняться каждый день. Не дает пить по утрам.
– О! – кивнул Лео, разглядывая свои гигантские руки. – Жена, значит.
Как-то странно он это сказал. Его тон всколыхнул кое-какие догадки, уже опавшие было в голове Лотто.
– Да, жена, – сказал Ланселот. – Матильда. Она просто святая. Самый чистый человек из всех, кого я знаю. Глубокоморальный и честный, на дух не переносящий глупость или обман. Я еще не встречал женщин, умудрившихся сохранить девственность до брака, но ей это удалось. Матильда терпеть не может, когда кто-то чужой убирает за нами всю грязь, потому всегда сама убирается в доме, хотя мы вполне можем позволить себе горничную. Но она делает все это сама. Абсолютно все. И все, что я пишу, в первую очередь всегда пишу для нее.
– Значит, у вас великая любовь и все такое? – легко произнес Лео. – Должно быть, это здорово выматывает – жить со святой.
Перед внутренним взглядом Лотто снова возникла жена. Высокая, с ореолом белокурых волос.
