– Матильда. – Лотто слегка отстранился.
Она тут же встряхнула головой и крепко его поцеловала.
– Если я буду нужна тебе, тут же приеду. Между нами будет всего четыре часа, но, если нужно, я примчусь и за три.
С этими словами она вышла за дверь и уехала.
И ВОТ ОН ОСТАЛСЯ ОДИН.
Сумрачный лес заглядывал в его окна. До ужина было еще далеко, и Лотто прошелся по комнате, покачиваясь с носков на пятки и не зная, куда деть охвативший его энтузиазм. Он распаковал свои блокноты и ручки. Прошелся вокруг коттеджа, выкопал из земли кустик папоротника, посадил его в горшок, усеянный белым горошком, и примостил его на каминной полке, даже несмотря на то что на роль комнатного украшения растеньице не годилось: из-за перемены температуры его листочки закрутились. Когда прозвенели к ужину, Лотто вышел на грязную, сумрачную дорогу и похромал в сторону главного здания, через луг, увенчанный статуей оленя. Или, быть может, это был настоящий олень? Да, кажется так. И весьма прыткий. Лотто миновал стог сена, курятник, укутанный малинником, огород, бурлящий урожаем ярких тыкв и брюссельской капусты, и вышел наконец к главному зданию – старому фермерскому дому, откуда доносился аппетитный аромат свежей пищи. Два стола были уже полностью заняты. Лотто замер в дверях да так и стоял, пока ему не махнули и не пригласили сесть рядом.
Лотто сел, и весь стол ожил, как если бы на него внезапно упал луч света. Люди, собравшиеся здесь, были прекрасны! Лотто и сам не понимал, почему так сильно нервничает. Довольно известный и эксцентричный поэт всем показывал высушенный панцирь цикады. Рядом с ним сидела пара из Германии. Глядя на их одинаковые очки без оправы и волосы, подрезанные как будто одним точным взмахом лезвия, можно было подумать, что они близнецы. Рыжеволосый мальчик, явно только из студентов, с лихорадочным румянцем на щеках – наверняка поэт. Прекрасно сложенная писательница с белокурыми волосами была бы очень даже недурна, если бы не беременность и не синие круги под глазами. Она и рядом не стояла с Матильдой, но все же была вполне хороша собой, чтобы дать той небольшую фору. У нее были такие красивые белые предплечья, словно кто-то гладко выстругал их из белого дерева и тщательно отполировал. В кои-то веки, когда абсолютно все женщины в глазах Лотто превратились в размытое пятно одинаковых лиц и тел, именно эти предплечья вдруг разбудили того, юного Лотто, неутомимого и жадного до безумных оргий охотника. А этот ее округлый живот в серебристых растяжках. Это было бы прелестно.
