– Олег, не мучай меня, если правда хоть немного любишь, – я ухватилась за его слова, как за спасительную соломину. – Уезжай, прошу!
– Уеду, – вдруг кротко согласился он. – Поем и уеду.
За ужином Полозовский проявлял любезность и хорошие манеры. Он представился ребятам моим бывшим однокашником, знакомым по школе, непринуждённо общался на разные темы. Он спел несколько популярных песен прямо в столовой под гитару, а затем вежливо откланялся. В деревню Олег отправился пешком. Я не вышла его провожать.
Но наши ребята тоже были не лыком шиты. Что-то необычное они всё же приметили в этом странном госте, подкатившем на размалёванной телеге. Вечером, когда мы укладывались спать, через дощатую стену, разделявшую комнаты девчонок и парней, послышалась самодеятельная песня:
Не ходи, Анюта, замуж,
Не бери чужих колец!
Ой, девчата, не спешите
На себя надеть венец!
Песня была длинная, комичная, наспех сложенная, и исполнялась на мотив частушек нестройным мужским хором. Все голоса оставляли желать лучшего, а некоторым хористам вообще в детстве медведь на уши наступил. Мне такое пение резало слух, сказывались годы общения с музыкантом.
Девчонки ворочались в постелях, обречённо вздыхали, а я незаметно улыбалась в темноту.
– Ань, они не успокоятся! – намекнула Мила. – Спать нам не дадут своими песнопениями. Надо что-то срочно делать. Завтра в семь подъём.
Я накинула штормовку. Попасть в их комнату можно было только через улицу. Постучалась в дощатую дверь, ёжась от ночной прохлады.
– Аня пришла! Заходи! – ликующе встретил меня Вовочка Завьялов, обёрнутый в простыню, словно римский сенатор в тоге.
– Ребята, девчонки спать хотят, а вы орёте свою бесконечную песню, как чукчи в тундре, – пожурила я парней.
– Как грубо – орёте! А мы думали, что поём! – из-за плеча Вовочки выглянул Игорёк Чистяков.
– А ты смысл поняла? – въедливо поинтересовался щупленький Завьялов. – Нам от тебя слово требуется. Отказное. Честное. Ну?
– Даю, даю вам слово, что замуж не пойду! По крайней мере, в ближайшие лет пять. И с чего вы вообще это взяли? – полушёпотом произнесла я.
– Да твой этот, хиппи приезжий, похвастал, когда хлеб и мешки с макаронами в столовой разгружали, – выкрикнул из темноты Серёга Мастюнин. – Скоро, говорит, женюсь на Аньке вашей. Будет моя, говорит.
– Всё, давайте спать. Сказала же – нет! Шутник он, хиппи этот, – прошипела я.
Раздалось громогласное «ура». Потом всё утихло до утра.
Ежедневно после завтрака все уходили трудиться в поле, а в коттеджах и в столовой оставались дневальные для уборки и готовки. Работы хватало. В день моего дежурства небо затянуло тучами. Я стирала на веранде полотенца и сменные трикотажные перчатки, поглядывала, не собирается ли дождь. В сухую погоду мы сушили вещи под открытым небом, а в сырую – под навесом.
