Он много читал и любил пофилософствовать. В силу обстоятельств ему не с кем было обсудить прочитанное, и он часто сажал перед собой свою маленькую дочь и начинал рассуждать на разные темы. Мария была единственным, правда бессловесным собеседником своего отца.
Мать поначалу относилась настороженно к этим «дискуссиям», но, уверовав в то, что блажь мужа не сможет увести девочку с пути Господа, постепенно успокоилась. Самой Марии очень нравились эти беседы, она ничего не понимала, но ей было радостно и уютно рядом со своим отцом.
Шли годы, и в свои неполные десять лет девочка впервые взяла в руки одну из книг отца. И все изменилось, ему по-настоящему стало интересно ее мнение. В ответ на это сближение девочка стала взахлеб читать все больше и больше «не рекомендуемых» в общине книг, в изрядном количестве присутствующих в их доме.
К пятнадцати годам она сильно изменилась. Ее знаниям не хватало практического опыта, и они стали выплескиваться в разговорах со сверстниками и даже взрослыми обитателями общины. В своих мыслях она жила в параллельном, совершенно другом мире. Ей хотелось путешествовать, открывать новые земли и идти к Богу собственным путем.
Все это было невозможно скрыть от жителей поселка. На одном из общественных собраний отцу пришлось разъяснять, что же все-таки происходит в его семье. Это было непростое объяснение. Уже много лет в небольшой общине не было столь яростной полемики.
Отец рассказал своим соседям, что уже много лет интересуется тем, как устроен мир, и его занимают разные точки зрения на этот счет. Он остается мормоном, но считает себя вправе познавать мир настолько, насколько позволяет ему Господь.
К удивлению отца, на его сторону встали несколько уважаемых семей общины. Мария не присутствовала на этом собрании, как и все другие дети, но итоги большого схода запомнила на всю жизнь.
Родственники матери, составляющие большую часть их поселения, были настроены категорически против такого вольнодумства. Они призывали изгнать отца Марии из общины, обвиняли ее мать в недосмотре и попустительстве. Другая немногочисленная часть населения взывала к чувствам терпимости.
Точку в споре поставил один из старейшин. Он вышел и долго стоял перед людьми, пока не стихли крики собравшихся.
— Мне страшно за ваши души! — начал он, чем сразу остудил пыл дискуссии, грозившей перерасти в свару. — Что мы обсуждаем? Желание людей больше знать, чем мы сами? Их стремление к свету, к знаниям и книгам, которые ниспослал нам Господь? Кто из вас возразит против того, что нас с вами направляет Господь Бог? Разве мы вправе осуждать и тем более клеймить?
