Но ни переписка, ни посещение никогда не состоялись.
В числе жертв недавнего грандиозного землетрясения в Токио оказалась и семья Даусон.
Таким образом, Реджинальду О'Нэйлю, во исполнение каких-то таинственных предначертаний, а, быть может, за его безграничную верность памяти возлюбленной, дано было видеть ее дважды юной — тогда и теперь, сорок лет спустя.
Он смог заглянуть в просвет, лишь на короткое время, приоткрытой двери.
Арчибальд!
18 = 2 + 16 и 18 = 16 + 2
запомни это.
Вильям.
Такое необычайное воззвание появилось однажды, на видном месте, в рубрике объявлений одного из лондонских еженедельников.
Оно было повторено там же через неделю с прибавлением фразы: «Нога твоя едва ли поправится».
Читатели еженедельника недоумевали; нашлись среди них и такие, которые сочли помещение подобных анонсов неуместным для серьезного журнала.
Случай этот не замедлил бы забыться, если бы в очередном номере еженедельника не появился отклик таинственного Арчибальда на два обращения к нему столь же замаскированного Вильяма.
Отклик этот обнаружил, что за странной перепиской скрывалось нечто, имевшее отображение в действительной жизни; в нем заключалось обещание дать исчерпывающий ответ через неделю.
Очень многие стали ждать с возродившимся интересом выхода следующего номера еженедельника, хотя у иных и возникало предположение, что, быть может, это всего лишь один из приемов рекламы.
Ответ Арчибальда появился своевременно, но не удовлетворил никого.
Смысл странной по форме и содержанию переписки остался по-прежнему неразъясненным; отпало лишь предположение о рекламе.
Вот что ответил Арчибальд.
Вильям!
Я наказан.
Но 18 = 4 + 14 также; в этом мое оправдание.
Тем не менее, я не желаю с тобой встречаться.
Прощай.
Арчибальд.
Так представлялось дело с внешней стороны.
Чтобы дать себе отчет, что же именно произошло, нам придется сделать экскурсию в прошлое, к тем временам, когда Арчибальд Гаукинс и Вильям Блессиг были значительно моложе, встречались часто и почитали себя взаимно друзьями.
Их первое знакомство совпало с тем периодом, когда печатная пропаганда оккультизма[1], предпринятая преимущественно французскими последователями Розенкрейцерства, стала приносить свои плоды.
Оба молодые люди оказались в числе пилигримов к храму Изиды, но каждый на свой манер.
Гаукинса увлекали перспективы реализационной власти, приобретаемой адептом; Блессиг, наоборот, пылко устремился к величавым обобщениям эзотерической традиции.
