Мы совсем запыхались с Валькой от бесполезной работы. А ведь в нас никто не стрелял и не бросал бомбы. Так как же солдаты?
— Приспосабливались, — сказал Николай Петрович и вздохнул. — Ляжешь на землю, товарищи сверху плащ-палаткой прикроют, навалят песку со снегом, сколько успеют. И лежи, коли хочешь живым быть.
— А ночью как же? — глупо спросил я.
— На войне ночи не бывает, — усмехнулся Николай Петрович. — На войне без расписания живут. Один Мороз Иванович ночью у нас командовал. Вечером ребята помогут, затрусят песком, а утром чадо на помощь звать, примерзло все, в камень превратилось, не вылезешь. Главная твоя забота, чтоб только пальцы могли шевелиться, винтовку держать. Остальное как сумеешь. Не обморозил ноги к утру, твое счастье. Так что про сапоги я не зря вспомнил.
— Сейчас расскажет, — толкнул меня Валька. — Слушай, почему хромает.
Но Николай Петрович только погладил больную ногу и приподнялся,
— Пошли, однако. Нам надо еще вон до того пригорка дойти.
— А что там? — спросил Валька. — Памятник, он во-он там, в другой стороне. Недалеко от лагеря.
— Памятник, он там, я знаю, — сказал Николай Петрович, — а мы пойдем с Ласточкой поздороваться.
— Вам, наверное, трудно идти, — решился сказать я, потому что Николай Петрович хромал все больше и больше, и палка ему почти не помогала. — Это вас здесь ранило?
Но он, наверное, не расслышал. Все шел и шел, и рвал по дороге какие-то желтенькие цветы, которые не знаю как цеплялись за сухой горячий песок.
— На животе прополз, а уж ногами дойду, — сказал Николай Петрович. — Если бы не Ласточка, не ходил бы давно. — Гнали мы ее от себя, ругали, а сами ждали ведь. Ждали.
Непонятно было, с нами он разговаривает или сам с собой. Я заметил, бывает такое иногда со взрослыми. Они как будто забывают о том, слушают их или не слушают.
А Ласточка, оказывается, это девочка была. Никто, сказал Николай Петрович, даже фамилии ее не узнал. Не успели. Ласточка и Ласточка. Так ее бойцы прозвали.
— Она разведчицей была у вас? — догадался Валька, который всегда все знал про войну, потому что больше всего на свете любил военные книжки.
— Она нам портянки сухие приносила, — ответил Николай Петрович, и мы снова подумали, что он не хочет с нами серьезно разговаривать. Не так все-таки, как другие ветераны, он про войну рассказывал. Ни про самолеты, ни про танки, ни про смелые подвиги. Сапоги да портянки, тоже мне, подвиг!
— Она ладошками снег с песка соскребала, а уж как стирала да сушила, я и в ум не возьму, — сказал Николай Петрович и стал почему-то сердитым. — Нам бы, остолопам, в тыл ее отправить, да, видно, молоды были, ума не хватило. Свои жизни не берегли и чужие не умели. С бабкой она, Ласточка, где-то под горой ютилась. Землянка у них была. А портянки сухие, когда сутки пролежишь в ледяной каше, эх, да что говорить… упаси вас бог.
