Новые языки преподавали намъ: нѣмецкій — Яковъ Михайловичъ Штэйнгауэръ; французскій — Адольфъ Ивановичъ Поръ. По поводу перваго надо сказать такъ: сколько лѣтъ существовала въ Симбирскѣ сама гимназія, столько и состоялъ при ней учителемъ нѣмецкаго языка почтеннѣйшій и милѣйшій Яковъ Михайловичъ, успѣвшій издать свой собственный учебникъ, очень распространенный во всемъ Казанскомъ Учебномъ Округѣ. Дослужившійся до статскаго совѣтника и шейнаго Владиміра, Штэйнгауэръ былъ настоящій ветеранъ по педагогикѣ, всѣми уважаемый и любимый. Его ученики мало боялись, но все же занимались его предметомъ въ общемъ добросовѣстно. Ко мнѣ лично старикъ относился особенно мило и сердечно, но, увы, слишкомъ снисходительно, никогда почти меня не спрашивая, въ силу чего за шесть лѣтъ гимназическаго курса я значительно перезабылъ языкъ.
Французскій языкъ проходили мы подъ руководствомъ Адольфа Ивановича Пора —• высокаго, здоровеннаго швейцарца, довольно красиваго брюнета съ тщательно расчесанными густѣйшими волосами на головѣ и раздвоенной плотной солидной бородой. Это былъ серьезный и дѣльный педагогъ, который умѣлъ насъ, школьниковъ, заставлять заниматься и слушаться.
Что было исключительно плохо поставлено въ гимназіи и чего еще не могъ или не успѣлъ Керенскій реформировать и улучшить — это преподаваніе математики, представителями коей были какіе-то ископаемые экземпляры, вродѣ старика Н. М. Степанова и полусумасшедшаго А. Э. Ѳедотченко, Первый былъ древній старикъ, еле ходившій, довольно благообразной внѣшности, бѣлый какъ лунь, съ широкой русской бородой. Преподавалъ онъ въ младшихъ классахъ скучно, нудно, заражая всѣхъ своей собственной нелюбовью къ преподаваемому предмету, который, видимо, надоѣлъ ему самому до тошноты. Благодаря этому, развлеченія ради, старикъ, вмѣсто преподаванія, вдавался въ разные посторонніе разговоры и препирательства съ малышами, а сіи послѣдніе, праздности ради, въ свою очередь, тоже не оставались въ долгу, приготовляя, время отъ времени, старику разныя бенефисныя представленія, вродѣ того, что запускали въ классъ передъ его приходомъ разныхъ пичужекъ, благодаря чему весь урокъ проходилъ въ ловлѣ таковыхъ подъ аккомпапиментъ изысканныхъ ругательствъ картаваго старика.
Отъ Степанова дѣти переходили къ учителю математики и физики въ старшихъ классахъ, А. Ѳ. Ѳедотченко (или „Ѳедотъ”, какъ его сокращенно именовали гимназисты). До сихъ поръ для меня является загадкой, какъ могли держать преподавателемъ, да еще математическихъ наукъ, такого до комизма страннаго, я бы сказалъ — душевнобольного субъекта, какимъ былъ Ѳедотченко. Начать съ того, что оиъ страдалъ болѣзнью — „боязнью пространства”.
