Кисловкѣ, а затѣмъ, спустя года два, переѣхали на особую квартиру на Арбатъ, въ Большой Афанасьевой переулокъ, занявъ весь бельэтажъ небольшого стариннаго особняка, принадлежавшаго госпожѣ Хавской (вдовѣ бывшаго Московскаго сенатора).
Мать моя Есегда отличалась хозяйственными способностями, была по натурѣ разсчетлива и бережлива и въ этомъ отношеніи являлась серьезной помощницей моему отцу. Жизнь наша въ Москвѣ протекала спокойно и умѣренно — пріемовъ никакихъ не было, если не считать свиданій съ нѣкоторыми наиболѣе близкими нашими родными и моими товарищами-студентами, къ которымъ мама относилась обычно тепло и хорошо.
Къ концу нашей Московской жизни мама успокоилась, замѣтно поздоровѣла, посѣщала концерты, оперы, сама играла на взятомъ на прокатъ піанино и все дѣлала, чтобы мнѣ помогать въ моемъ дальнѣйшемъ музыкальномъ образованіи. Чаще всего видѣлась она съ семьями кн. Гагариныхъ, Свербеевыхъ, Столпаковыхъ, Загряжскихъ, Кашперовыхъ и и др. Для нея Москва, главнымъ образомъ, была дорога постолько, посколько ей можно было пользоваться прекрасной въ то время музыкальной обстановкой — процвѣтали симфоническіе и филармоническіе концерты, Императорская и частная оперы съ лучшими міровыми силами: Зембрихъ, Ванзандтъ, Котоньи, Мазини и др.
Въ 1893 году мы покинули Москву и я принялся за земскую работу въ своемъ родномъ Ставропольскомъ уѣздѣ Самарской губерніи. Мама переѣхала къ отцу въ с. Головкино, гдѣ жизнь оказалась лишенной всего того духовно-культурнаго комфорта, который мать находила въ Бѣлокаменной. Здоровье матери, благодаря руководству Нестерова, значительно поправилось; тѣмъ не менѣе, она продолжала соблюдать долгое время предписанный ей режимъ во избѣжаніе повторенія осложненій съ печенью.
Годы проходили... Выѣзжала мама иногда гостить къ брату Димитрію въ Буинскъ, а въ Головкинѣ занималась садомъ, коровами, вела домашнее хозяйство и часто присаживалась за свой любимый Блютнеръ, отдаваясь Московскимъ воспоминаніямъ и проигрывая бывало однимъ вечеромъ ту или другую оперу съ начала до конца.
Вспоминая въ это время обычную жизненную обстановку матери, невольно представляешь себѣ ее съ кружевной наколкой на красивой еще головѣ, въ бѣломъ широкомъ пе-нюаоѣ, распоряжающейся въ саду среди всяческихъ плантацій клубничныхъ, малиновыхъ, огородныхъ и пр. со своими обычными сотрудниками-садовниками — ранѣе Павломъ Степановичемъ, а затѣмъ Андреемъ, и окруженной ея славными мопсиками, которыхъ такъ любилъ въ минуты отдыха дразнить вернувшійся съ своихъ полей отецъ.
