Но, к счастью, все обошлось.
И вот теперь, сидя в автозаке, Коля вновь и вновь воскрешал в памяти перипетии своего дела, едва заметно улыбаясь: он ничем не походил на человека, осужденного к пяти годам в колонии общего режима. За свои тридцать пять лет Кашкетин дважды побывал в местах лишения свободы и поэтому не страшился зоновской неизвестности.
Ничего, и за колючей проволокой люди живут!
Свой первый срок Коля получил в шестнадцать лет за примитивный «гоп-стоп», то есть уличный грабеж. В конце семидесятых в подмосковных Люберцах, где родился и вырос Кашкетин, промышляло немало дворовой шпаны, выезжавшей «для серьезных дел» в зажравшуюся Москву. Кто-то специализировался на угонах автомашин, кто-то срывал с прохожих меховые шапки, кто-то обирал пьяных… Дворовая команда, где подвизался Кашкетин, выезжала в столицу в дни, когда на крупных заводах платили получку. Как правило, определенная часть жалованья оставлялась московскими пролетариями в пивных и винно-водочных магазинах. Провести богатого, но пьяного и беспечного клиента до темного двора или подъезда и обобрать до нитки было для команды из трех-четырех человек делом техники. Но, как говорится, сколько веревочке ни виться…
Суд определил Коле меру наказания пять лет лишения свободы, и он отправился в печально известную Костромскую ВТК.
На «малолетку» он «заехал» юным блатным романтиком, скромным пацаненком, который пытался видеть в окружавших его арестантах только хорошее. Но по прошествии двух лет, когда Кашкетину исполнилось восемнадцать и его перевели «на взросляк» (так как по приговору суда он получил пять лет лишения свободы, а на «малолетке» сидят до совершеннолетия, то оставшийся срок предстояло провести в одном из североуральских ИТУ), он очень скоро преобразился в человека, отрицательно настроенного не только к администрации колонии, но и к человечеству вообще. Правда, в силу многих причин Кашкет (такое «погоняло» получил он еще в ВТК) не стал блатным: не хватало того, что «бродяги» называют «духом». Однако «мужиком» он слыл путевым, и к его мнению прислушивались даже авторитетные уркаганы. Кашкет никогда не «запарывал косяков», то есть не совершал поступков, порочащих честного арестанта, при случае всегда был рад обмануть и ментовское начальство с его невыполнимым планом на промзоне, и «козла» — бригадира с его постоянными придирками и приписками.
Выйдя на свободу, Коля переехал в Москву и, устроившись на АЗЛК по лимиту, поселился в общежитии. Соседи по этажу считали его суровым и нелюдимым, потому что даже в дни получки и аванса, когда общага напоминала прогулочный корабль во время круиза, Колян никогда и никому не составлял компании в выпивке. Так же мало интересовали Кашкета столичные развлечения: посещение музеев, концертов, театров, даже кино и ресторанов он считал пустой тратой времени и денег. Да и по женщинам Кашкетин особо не бегал: лишь несколько раз в месяц наведывался в родные Люберцы, к любовнице Зинке, знакомой еще с дворовых времен.
