С изумлением слушал Толстой господаря Молдавии, такого ещё вроде полного сил и здоровья человека. Впоследствии он узнал о его судьбе: Константин действительно ушёл с господарского престола, увёл своих людей подальше от Ясс, оставил в строящемся новом селе молодую жену и сына, а сам отправился обратно в Молдавию собирать ополчение. Но, конечно же, ополчение было плохо вооружено, плохо обучено и хоть и горело ненавистью к туркам и местью, но было рассеяно отлично вооружённой и хорошо обученной турецкой армией. Сам Константин попал в плен, в Стамбуле ему отрубили голову...
Во всяком случае, теперь хоть один человек в Стамбуле был другом Толстому. Многое узнал о нём, Дмитрии Кантемире, Толстой от Константина, но ещё больше поразился его уму и образованности, когда столкнулся с ним на дипломатических советах у султана.
Они подружились, и хотя Толстому было запрещено посещать частные дома, покидать пределы отведённого ему дома, он находил предлоги, чтобы беседовать с Кантемиром, восхищался обширностью его знаний, его мыслью, объемлющей весь мир. Так и стал он крестным отцом Марии, старшей дочери Кантемира, и при всяком удобном случае старался побаловать умную и развитую не по годам девочку то подарком, то интересным рассказом.
Но с той поры, как злополучная кукла сделалась предметом такой перемены в девочке, Толстой уже реже виделся с ней, тем более что его донимали хлопоты и обдумывания того основного предприятия, с которым приехал он в Стамбул. То и дело порывался татарский хан пройтись набегом по русским землям, то и дело говорил о богатой добыче и полоняниках, так что Толстому приходилось использовать всю свою ловкость, всё своё умение лавировать, подкупать, льстить, чтобы татарский хан отложил своё намерение.
На прощание Константин Дука просил Толстого не задерживаться в молдавской земле. Если Толстой дождётся басурманских приставов, то, конечно же, они учинят несносные убытки и разорение, потому как прибудут не одни, а с отрядом, а уж турчины не преминут воспользоваться своим положением и начнут свои бесконечные поборы.
Пожертвовав своим престижем, Толстой решил продолжить путь без османских приставов. Только за Дунаем встретили его сопровождающие, и Толстой даже не сделал им замечания о невыполнении договора о посольстве.
Старшая дочь, Мария, не переставала беспокоить Кассандру. Нет, она была не по возрасту послушной, развитой, уже читала со своим приходящим учителем и по-гречески, и по-турецки, разбирала старые свитки на латыни, а уж по-итальянски иногда беседовала даже с Толстым, правда всё реже наведывавшимся в дом своей крестницы. И свои домашние обязанности справляла ловко, быстро, приказания невольницам отдавала не по-детски властным голосом. Кассандра уже вручила ей ключ от самого важного шкафа — этот вращающийся шкаф, пузатый и объёмистый, одной стороной выходил в селямлик, на мужскую половину дворца, а второй — в харем, на женскую половину. На мужской половине вкладывали в этот шкаф всё, что нуждалось и стирке, глажке, починке. Мария отпирала его большим резным узорчатым ключом, поворачивала на оси, и всё, что требовало её догляда, оказывалось перед ней. Она разбирала вещи, сначала под присмотром Кассандры, а потом и сама научилась. А отделанные шаровары, высокие чулки, проглаженные плащи и даже башмаки с загнутыми носками снова складывала в шкаф на специальные полки. Закрывала его с этой стороны и поворачивала на мужскую половину. Там вещи раскладывали рабы и невольники, и отец, Дмитрий Кантемир, никогда не знал нужды и желания что-нибудь переиначить в предназначенных для переделки вещах...
