Иван Грозный потёр ладонью лоб и согласился:
— Ладно. Поезжай. Богдана же с тобой не отпущу. Он мне самому нужен. Расторопен и умён. А как повернётся всё в Пскове, пока не ведаю.
Для будущего — хорошо: царь оценил старания Богдана, но для задуманного Малютой на сей день — не совсем ладно. Одному ему опасно добывать столь важные сведения, как бы самому не оказаться под подозрением. Выше, однако, головы не прыгнешь. Нужно думать, нужно искать кого-то в товарищи, ибо валить предстоит самых близких любимцев царя, умевших ловко ублажать его в козлоплясках.
До самой Александровской слободы перебирал он имена тех, на кого мог опереться, выискивая не слишком близких к трону, однако и не отдалённых вовсе, исполняющих свою службу исправно, но не более того. Чаще всего останавливался на Борисе Годунове. Вроде бы сам по себе, вроде особняком от скоморошества, но в удобный момент всегда рядом с Иваном Грозным. А с сыном его Фёдором, похоже, очень близок и даже ловко пользуется слабоумием Фёдора.
«Скорее всего Грязной и Басмановы готовы его сжить со света. Знает ли Годунов об этом? Думает ли?»
Решил Малюта сразу же, как приедет в Слободу, позвать Бориса Годунова и поговорить с ним с полной откровенностью. Рискованно? Конечно. Очень даже, да только есть, чем себя защитить: разговор без лишних ушей, а если что не так пойдёт, Годунов тоже может оказаться среди тех, кто «соблазнял» Пимена. Сам признается в том, чего отродясь в уме не держал.
«Выдавлю признание! Самолично выдавлю!»
Однако все варианты предстоящего разговора с Годуновым, какие продумывал Скуратов, не пригодились не у дел. Борис Годунов, приехав по приглашению главного палача опричнины, хотя мог бы и не делать этого, не задержался с визитом. Пришёл без боязни. На вопрос, догадывается ли он, ради чего приглашён в Слободу, ответил с ухмылкой:
— Что не в пыточную, это уж как пить дать. В пыточную так любезно не зовут. А вот отчего тайность и срочность — обскажешь, надеюсь.
— Поведаю. Только сперва напомню мудрость вековую: от сумы и тюрьмы не зарекайся.
— Верно. Как Бог рассудит. Но я готов послушать тебя, коли нужда есть, идти рядом с тобой, Григорий Лукьянович, либо в помощниках твоих. Я не могу не уважать знатности рода твоего — рода Гедеминовичей. Можешь мне довериться полностью.
Раскусил, бестия.
— Тогда так: на первых порах — в подручных. Если удачно пройдёт то, о чём тебе сейчас скажу, станем единым целым, — подумав, добавил: — Вместе с племянником моим Богданом Бельским, которого моими стараниями царь уже приблизил к себе. Приблизит и тебя.
