У тебя жар.
Жар? Я вдумываюсь в это слово, и оно кажется слишком легковесным, чтобы описать пламя, пылающее у меня под кожей. Я прикладываю к щеке тыльную сторону ладони.
(У меня есть мама, которая делает так?)
И я вспоминаю. Нет, у меня не просто жар. Я делаю глубокий вдох. Груди больно, как будто из-под ребер что-то вынули и там образовалась пустота.
Я знаю, что случилось в поезде. И на вокзале.
Ее тонкие губы плотно сжаты. Темные мешки под глазами.
Ты потеряла сознание, и тебя привезли сюда. Никто тебя здесь не искал.
Я смотрю мимо нее. Наружу ведет узкая дверь. Занавесь на ней, вздуваясь и опадая от ветра, играет вспыхивающими солнечными лучами.
Скажи, как тебя зовут. Скажи хоть что-нибудь. Пожалуйста. Я врач. Я хочу тебе помочь.
Занавесь вздрагивает. Мой голос улетает вслед за потревожившим ее порывом.
Говорят, ты не местная.
Врач наклоняется совсем близко к моему лицу. Белков глаз у нее почти не видно – только большие круги радужной оболочки и длинные ресницы.
Откуда ты?
Но я отвечаю: J’habite a Elsinore. Je suis etudiante[11]. У меня с языка срываются фразы, которые вдалбливала нам мадам Кирби. Я, наверно, и правда в аду. С чего бы еще мне говорить по-французски?
Вид у врача озадаченный. Она морщит свой длинный изящный нос. Прикусывает нижнюю губу. Похоже, не понимает моего лепета.
Как тебя зовут? – снова спрашивает она на хинди.
Как меня зовут? По-французски? Среди мертвых? Но во рту само собой набухает и выдувается как пузырь: Майя.
Майя. Очень мило. Мне жаль, Майя, что тебе пришлось все это пережить.
Она опять дотрагивается до моего лба. Колокольчиками позванивают браслеты.
А ты знала, что многие мудрые люди предсказывали гибель госпожи Ганди? Говорят, и она сама знала, что с ней будет.
Ты богиня? – хочу я спросить ее. У нее такая идеальная кожа. Не коричневая, а смугловатая. Без изъянов и морщин. Ты Сарасвати[12]?
Разве можно уберечься от Судьбы? Она, крылатая, налетает из тьмы и уносит с собой наши души.
Она разговаривает как богиня.
Не бойся, Майя, со временем мир придет в себя.
Она встает. Ее сари шуршит, как листья осенью. Она как бы проплывает надо мной, похожая на взлетевшего в воздух яркого павлина.
Когда она выходит, пригнувшись под притолокой, занавесь тенью следует за ней. Я скоро вернусь.
Людей сжигают живьем, – выговаривают мои пересохшие губы. – Сжигают живьем, – шепчу я в последний раз.
