- Твое ворчание не очень воодушевляет, братец.
- Это единственное развлечение, которое у меня осталось. Не раз я был уверен, что очередной твой опыт нас погубит, но никогда не предполагал, что все случится из-за какого-то полена, которому медный грош цена! Нас погубило какое-то дерево!
Греттель даже не взглянула на него.
- Если на то пошло, нас погубила твоя безоглядность и неспособность предугадывать развитие событий.
Ганзель рефлекторно клацнул зубами, точно пес, возле которого пролетела муха.
- Прекрати! Я не мог знать, что старый паук Варрава нас обманет!
- Ну разумеется. Он ведь выглядел таким славным стариком. Этого никто не мог предположить.
Он бросил пытливый взгляд на Греттель, но та сохраняла совершенно непроницаемое выражение лица. Ганзелю внезапно расхотелось спорить, хотя еще минуту назад он едва не кипел от сдерживаемой ярости. Несколько дней, проведенных в заточении, скверно сказались на его терпении.
- Ладно уж, - буркнул он неохотно, взъерошивая волосы, - Мы с тобой друг друга стоим. Ты соорудила это деревянное чудовище, а я проявил глупость, пытаясь его поймать. Как ни крути, все одно. Ключ у Варравы, а мы с тобой скоро превратимся в варенье.
- Я не хочу быть вареньем, - вдруг сказала Греттель, - Не люблю сладкое.
- Ты, помнится, и головастиком не хотела быть… А сейчас это уже кажется мне недурным выбором. Чертово полено!
Греттель сидела в углу клетки, набросив на плечи камзол Ганзеля – ее собственное платье практически не защищало от холода, царящего в обиталище сына Карла. Холод донимал их в течение нескольких дней – никаких отопительных приборов в убежище сына Карла не имелось. Ганзель, невесело усмехаясь, видел в этом своеобразную логику. Продукты лучше держать в прохладном месте.
Со временем выяснилось, что холод и перспектива превратиться в несколько литров густой алой жижи – не единственные неудобство у гостей сына Карла. Голод и жажда также давали о себе знать.
С жаждой дело обстояло немногим лучше – сквозь прорехи в рифленой крыше в клетки просачивалась вода, собиравшаяся в углублении на полу. Ее было мало, выходило лишь несколько глотков в день, но Ганзель заботливо собирал куском ткани все до капли. Почти всю воду он отдавал Греттель. Геноведьма, приходя на короткое время в себя, пила жадно, не замечая того, что себе Ганзель почти ничего не оставляет. А может, замечая, но молчаливо соглашаясь с этим.
Но вот от голода спасения не было. И уже через три дня он превратился из досадливого обстоятельства в сущую пытку. Сын Карла не кормил своих гостей. Быть может, в его пустую голову попросту не приходила мысль, что им нужна пища. С его точки зрения, они были лишь сырьем для варенья, скоропортящимся продуктом.
