— Перекур, Амер. — Командиру хоть и не хотелось показывать слабость при младшем составе, но одышка перепрыгнула через критическую планку. Нужно было отдохнуть.
— Так точно, господин подполковник, — с нескрываемой готовностью отозвался рядовой.
— Муханнад точно объяснил тебе, как добраться до точки, где тебе нужно заложить взрывчатку? — Гаясу приходилось держать строгий тон и быть демонстративно бодрым, ведь генерал приказал ему лично проконтролировать ход операции. Впрочем, его добродушное и высыхавшее от бесконечных приемов мате лицо с заострившимся за годы войны клювом горца — подполковник был родом с Алавитских гор — не внушало страха подчиненным. Он выглядел моложе своих лет, любил отпускать неприличные шутки, бойцов «строил», как это принято делать с младшими братьями в больших семьях — нарочито грозно, но в то же время с каким-то просвечивающим сквозь каре-зеленые глаза состраданием и неизменной опаской переборщить.
— Да, я делаю все, как он объяснял, — два поворота направо, затем еще один спуск и тут по прямой, — отчеканил Амер.
— Тебе не кажется она бесконечной, эта прямая? — проронил командир, выпуская из легких очередной комок дыма от густой сирийской махорки, плотно забитой рядовым в самокрутку. Вопрос не подразумевал ответа.
«Вот сидим мы здесь на глубине тридцати метров, судя по расстоянию — уже далеко за линией фронта, над нами наверняка сейчас какая-нибудь штаб-квартира «Джейш аль-Ислам», они там сидят — прямо над нами — и так же пьют мате, как мы у себя на позициях. Что мешает Муханнаду предупредить их? Ведь он с ними хлеб делил, как-никак… А может, боевики и вовсе знают о тоннеле давным-давно и сделали подкоп к нашему подкопу? Где гарантии, что мы не в ловушке? Меньше всего сейчас хотелось бы услышать, как в стенку долбит вражеская кирка…»
Внутренний голос подполковника Гаяса отнюдь не бредил. Такие ситуации случались. «Метростроевцы» с обеих сторон порой натыкались на подземные ходы друг друга: и тогда уже все как на поверхности — ближний бой с переходом в рукопашную да с оглядкой на то, чтоб потолок не обвалился, иначе будешь погребен вместе с врагом заживо. Подполковник знал, что это самый сильный кошмар любого, кто служит в условиях подземной войны.
А вот повода не доверять Муханнаду, если честно, не было. Этот долговязый паренек еще до плена служил в армии. В начале конфликта линия фронта не была такой четкой и бескомпромиссной, как сейчас. Получив очередное увольнение, Муханнад отправился в Джобар домой к родственникам. Это был 2011 год. Тогда еще военнослужащие, переодевшись в гражданское, могли рискнуть появиться в районе, подконтрольном «повстанцам» — так экстремистов называли в западных СМИ, так они сами окрестили себя на страничках в Фейсбуке. При условии, если профессия солдата не была раскрыта полевым командирам боевиков соседями, он мог успешно вернуться в казарму, отгуляв свой законный «увал» в кругу семьи. Муханнаду не повезло. Кто-то из соседей его попросту сдал. Не успела тетя Батуль вывалить на поднос традиционный рис с куриными бедрами и морковью, как за ним пришла так называемая исламская полиция. В заключении рядовой сирийской армии пробыл семь месяцев. О том, как с ним там обращались, Муханнад никогда не рассказывал, но можно представить, какой прием террористы устроили военнослужащему правительственных войск. Гаяс сейчас вспоминал те скудные подробности, которые удалось выудить у парня за очередной чаркой мате после боевого дня.
