— Я все его стихи знаю наизусть.
— Тогда понятно, почему встревожилась, когда упомянула, что поэт кем-то увлечен.
— Я невеста Сурикова. Ты знаешь об этом.
— Знаю. Господи, неужели Суриков не понимает?
— Ариша, прошу тебя даже не думать об этом. Он мучается от сознания своей трагедии, но любит меня.
— А ты любишь его?
— Ариша, прошу!
— Хорошо. Прости, кажется становлюсь бестактной. Последнее время в моем характере масса перемен. Порой даже боюсь течения мыслей. Мне иногда вдруг хочется кого-то жалеть, грустить, жить чужим страданием. А ведь решила любить только себя. И только всем позволять себя любить, но не из вежливости к моей туманной знатности и не из-за стремления к моему богатству. Я хочу, чтобы меня любили искренне, думая, что у меня за душой последний пятак.
К роялю подошел бледнолицый прапорщик в форме каппелевца. Заиграл и запел песенку Вертинского.
Первая была о бале господнем, потом о безноженке, о юнкерах, посланных на смерть недрожащей рукой, о пальцах, пахнущих ладаном. Прапорщик пел хорошо. У многих повлажнели глаза. Княжна Певцова встала, подойдя к роялю, погладила прапорщика по голове и вышла из салона.
На палубе гуляли парочки. Певцова обошла палубу кругом, всматриваясь в их лица, надеясь увидеть Муравьева, держащего в объятиях временно полюбившуюся, но его нигде не было. В досаде сошла она в третий класс, где было душно, пахло людским потом, паром и машинным маслом. Но и тут не было Муравьева. Певцова снова направилась к лестнице на верхнюю палубу и столкнулась с Муравьевым.
— Добрый вечер, княжна.
— Что с вами, поручик? Уже не вечер, а глухая ночь. Откуда вы появились?
— Из штурвальной рубки, беседовал с дежурным помощником капитана.
— О чем он рассказывал?
— О жизни в Омске. А вы где были?
— Мы с Настей слушали песенки Вертинского.
— Кто пел?
— Симпатичный каппелевец.
— Прапорщик?
— Да.
— Так это Коля Валертинский. Слышавшие Вертинского находят, что он неплохо подражает ему.
— Я слышала Вертинского, ему нельзя подражать. Вертинский уникальное явление. Ему помогают петь руки. Но хватит о Вертинском. Представьте, очутилась в третьем классе, ибо искала по всему пароходу…
— Кого, княжна?
— Вас, Муравьев. Мне хотелось побыть с вами.
— Польщен.
— Напрасно сказали это слово. Мне действительно хотелось поговорить с вами, услышать живые незатасканные слова. Муравьев, неужели вы не чуткий? Будем здесь стоять у всех на виду, чтобы на нас пялили глаза и гадали, о чем мы разговариваем? А поутру бабы будут представлять, как вы меня… Идемте на палубу.
