— Удивленно смотрите на меня. А я устала и зла на мужские взгляды. Пойдем, Настенька, а то наговорю Муравьеву дерзости. Как всякий поэт, он болезненно самолюбив и обидчив. Или вы исключение?
— Нет, я самолюбив и обидчив.
— Тогда простите мне всю сказанную чепуху. Мы еще поговорим с вами в пути не один раз, но, конечно, о чем-нибудь интересном. Пойдем, Настенька, я должна поцеловать твоего отца.
Княжна взяла Настеньку под руку, пошла по палубе, но, сделав несколько шагов, обернулась, увидела, что Муравьев смотрит им вслед, громко засмеялась…
1
После Тобольска «Товарпар» бежал по широким просторам Иртыша. Вода в могучей сибирской реке была мутной, отливая под солнцем рыжеватостью, схожей по цвету с лисьей шерстью.
На берегах хвойные породы деревьев терялись среди березовых и осиновых рощ. Временами и они исчезали, а тогда неоглядные равнины занимали хлебородные поля и луга.
Резко изменилось на пароходе и поведение пассажиров. Суть натуры, временно загнанная страхом внутрь, вновь занимала доминирующее положение. Как только пассажиры убедились, что все мнимые и реальные опасности, угрожавшие их существованию, миновали и на просторах Иртыша они могут чувствовать себя в полной безопасности, — обличье их изменилось.
Еще так недавно, на пути по Тавде и Тоболу, они, щеголявшие простотой обхождения с окружающими, почувствовали себя в привычных рамках житейского высокомерия, надменности и напыщенности в зависимости от рангов родовитой знатности, военной и чиновной спеси и размеров богатств.
На пароходе больше стало полковников. Мужчины, ходившие в пиджачных парах с чужого плеча, добыли из сундуков и чемоданов военные мундиры с вензелями на погонах не существующих полков русской царской армии. Прапорщики и подпоручики понацепляли на себя адъютантские аксельбанты, хотя их генералов на пароходе и в помине не было.
Особенно бросалась в глаза перемена в отношениях чиновничества, одетого в поношенные мундиры своих, упраздненных революцией ведомств. В чиновничестве российской империи всегда была велика пропасть положения на ступенях служебной лестницы. Каждый вышестоявший считал своим человеческим и служебным долгом принижать достоинство низшего по чину. Плывшее на пароходе чиновничество было смиренно и особенно почтительно к особам военным, сознавая, что в настоящее время любой прапорщик мог быть необходим для жизненного благополучия.
Вспомнило родовые каноны гильдийного неравенства купечество, с особой хвастливой радостью перебирало опасности, подстерегавшие их при бегстве из Екатеринбурга на пути по Тавде и Тоболу. Пережитые горести топились за обедами и ужинами в пьяных слезах и песнях, щегольские поддевки и сюртуки заливались шампанским, водкой, пятнами от супов, свиных отбивных и шашлыков из жирной баранины.
