По телевизору я смотрел репортаж. Спустя час потягивания пива увидел первое упоминание о случившемся. Фотография моего котёнка появилась на экране, и я оглянулся на оставшихся в баре. Всем было всё равно. Никто не смотрел. Никто не знал довольно милую молоденькую штучку, которую похитили.
В новостях не упоминалось о её родителях. Вообще ни о ком из семьи. Ни о ком, кроме подруги по колледжу, девчонке с ещё большим количеством отверстий (прим. пер.: piercings — пирсинг), чем я оставлял на своих жертвах, плачущей и молящей о любой новости о моём котёнке. Выглядела она как-то знакомо.
Со щелчком узнавания, я отпрянул от барной стойки.
Она работала в библиотеке. Она видела меня.
Сердце заколотилось быстрее, и я поднял пиво к губам, пытаясь скрыть замешательство.
— Ещё? — осведомился бармен.
— Нет, — произнёс я, бросая двадцатидолларовую купюру на прилавок. — Я закончил.
Надеюсь, я не приговорён. Мне бы узнать о ней побольше. Узнать, кем она была, почему её родители не появились в новостях, умоляя, чтобы её нашли.
Столько тайн было у моего котёнка. Почти столько же, сколько и у меня.
Кэт.
Прошли часы. Трудно описать, насколько ужасен был мрак. Одетая только в нижнее бельё, я поёжилась, остро уязвимая для каждого воображаемого кошмара, таящегося в углах тёмной комнаты. Время от времени я чувствовала, как по моей ноге ползает жучок, и с содроганием стряхивала его. Тараканы? Многоножки? Я не знала, не могла и увидеть, отчего становилось только хуже.
Разок жучок коснулся моей руки, и я инстинктивно дёрнулась назад, выворачивая запястье в наручнике. Металл порезал руку лишь слегка, но я почувствовала, как по запястью заскользила, щекоча, кровь, пока не засохла. Бинты на моих руках, повязанные поверх порезов от стекла, начали развязываться, и я безуспешно пыталась удержать их обёрнутыми вокруг моих ладоней.
Я не знала, сколько было времени, будь то день или ночь. Снотворное, которое он ввёл, размягчало мой мозг даже сейчас, когда его действие прошло. Подвал был совершенно, абсолютно чёрным, и я давно перестала пытаться вылезти из наручников. Я и кричала какое-то время, но это не возымело результата, только лишь обезвожило меня.
Мне было необходимо хоть что-то выпить. Когда он кормил меня, у меня не было хоть какого-нибудь питья, отчего горло пересохло. Язык прилип к сухой верхней части нёба, когда я провела им по нему. Я прикрыла глаза, мечтая о водопадах и дождевых тучах.
Вода. О Боже, что бы я только не сделала ради всего одной капли. Журчание водопроводной трубы рядом с моей головой насмехалось надо мной, и я потянула за трубу, прежде чем поняла, что не существует ни единого способа, которым бы я смогла разломить толстый металл.
