Костекальдъ сдѣлалъ видъ, что не слышитъ, подмигнулъ своему пріятелю Турнатуару иначалъ свои ехидства:
— Милостивые государи, необыкновенно странный образъ дѣйствій нашего президента, неизвѣстность, въ которой онъ насъ оставляетъ…
— Это неправда!… Президентъ прислалъ письмо…
Безюке, дрожа отъ негодованія, подбѣжалъ къ бюро, но, тотчасъ же сообразивъ всю непарламентарность такой выходки, измѣнилъ тонъ и, поднявши руку по обычаю, попросилъ слова для сообщенія собранію нетерпящихъ отлагательства свѣдѣній.
— Говорите, говорите!
Костекальдъ пожелтѣлъ еще больше, судорога сжала ему горло и движеніемъ головы онъ далъ слово аптекарю. Тогда только Безюке началъ:
— Тартаренъ у подножія Юнгфрау. Онъ готовъ совершить восхожденіе, требуетъ хоругвь!
На мгновеніе все замерло; слышно было только учащенное дыханіе присутствующихъ, да легкое шуршанье газа. Потомъ восторженное "ура", криви "браво", топанье ногами заглушили "гонгъ" Экскурбанье, вопившаго: "А, а, fen dé brut… Шумимъ, шумимъ!" Толпа на улицѣ неистово вторила этимъ крикамъ.
Костекальдъ желтѣлъ все болѣе и болѣе и отчаянно звонилъ президентскимъ колокольчикоиъ. Наконецъ, Безюке получилъ возможность продолжать. Онъ задыхался, точно вбѣжалъ по лѣстницѣ на пятый этажъ.
"Неужели хоругвь, которую требуетъ президентъ для того, чтобы водрузить на дѣвственнымъ высотахъ, — неужели хоругвь клуба запакуютъ, зашьютъ, какъ какой-нибудь тюкъ, и отправятъ простою посылкой "большой скорости"?
— Никогда!… А, а, а! — ревѣлъ Экскурбанье.
"Не найдетъ ли собраніе болѣе достойнымъ командировать отъ себя делегацію, назначивъ ея членовъ по жеребью."
Ему не дали договорить. Предложеніе Безюке принято безъ голосованія; имена делегатовъ вынуты въ такомъ порядкѣ: 1) Бравида, 2) Пегулядъ, 3) аптекарь.
Второй сталъ отказываться. Это путешествіе казалось ему опаснымъ, при его слабости и плохомъ состояніи здоровья, разстроеннаго всѣмъ, вынесеннымъ на время крушенія Медузы.
— Я за васъ поѣду, Пегулядъ, — заявилъ Экскурбанье, размахивая руками, какъ старинный телеграфъ.
Что же касается Безюке, то онъ не можетъ оставить аптеку; тутъ дѣло идетъ о безопасности цѣлаго города: малѣйшая оплошность ученика — и Тарасконъ отравленъ, погибъ…
— Однако! — воскликнуло бюро въ одинъ голосъ.
Ясно было, что аптекарю нельзя уѣхать, но онъ можетъ послать Паскалона; Паскалону и вручить знамя. Ему не привыкать! Затѣмъ новые крики, новые взрывы "гонга", а на улицѣ такая буря воплей, что Экскурбанье вынужденъ былъ показаться въ окнѣ и, покрывая уличный шумъ своимъ необычайнымъ голосомъ, заявить:
