О, блаженныя минуты! На всю жизнь останется въ памяти героя этотъ чудесный завтракъ, лицомъ къ лицу съ "златокудрою крошкой", почти на ея колѣняхъ, при опереточной обстановкѣ, на сельской площади, зеленѣющей рядами деревьевъ, подъ которыми мелькаютъ живописные костюмы швейцарокъ, прогуливающихся парами, какъ куколки. Какимъ вкуснымь казался ему хлѣбъ и какими сочными — сосиськи! Само небо какъ будто умилостивилось и взглянуло благосклонно на ихъ веселье; дождь, правда, не переставалъ, но падалъ лишь рѣдкими каплями, какъ бы для того, чтобы только напомнить. насколько цѣльное, неразбавленное водою швейцарское шампанское опасно для головы южанина.
Подъ верандой трактира пристроился квартетъ изъ двухъ великановъ и двухъ карликовъ въ яркихъ лохмотьяхъ, которые можно было принять за уцѣлѣвшіе, по негодности, отъ распродажи обанкротившагося ярмарочнаго балагана. Завыванія этихъ уродовъ смѣшивались съ звяканьемъ тарелокъ и звономъ стакановъ. Пѣвцы безобразны, нелѣпы; глупо-неподвижны; Тартаренъ находитъ ихъ восхитительными. бросаетъ имъ пригоршни су, къ немалому изумленію обывателей, окружающихъ распряженное ландо.
— Fife la Vranze! — раздается изъ толпы старчески-хриплый голосъ и выдвигается впередъ высокій старикъ въ необыкновенномъ голубомъ мундирѣ съ посеребренными пуговицами и фалдами до пятъ, въ громадномъ киверѣ, похожемъ на капустную кадку, съ высокимъ султаномъ, такъ отягчающимъ его старческую голову и плечи, что онъ иначе не можетъ ходить, какъ балансируя руками, подобно канатному плясуну.
— Fieux soldat… отставной солдатъ, по билету… служилъ Карлу десятому…
У Тартарена свѣжи въ памяти разсказы Бонпара, и онъ посмѣивается изподтишка, подмигиваетъ:
— Знаемъ, старина… знаемъ эти штуки!…
Но онъ, все-таки, даетъ ему серебряную монетку и наливаетъ вина. Старикъ тоже посмѣивается и подмигиваетъ, самъ не зная ради чего, потомъ вынимаетъ изо рта огромную фарфоровую трубку, поднимаетъ стаканъ и пьетъ "за здоровье компаніи", чѣмъ еще болѣе убѣждаетъ Тартарена въ томъ, что онъ имѣетъ дѣло съ однимъ изъ товарищей Бонпара. состоящихъ на службѣ "компаніи". Ну, да пускай себѣ! Пей онъ за что ему угодно… Вставши въ экипажѣ, Тартаренъ высоко поднимаетъ свой стаканъ и, со слезами на глазахъ, во весь голосъ провозглашаетъ тостъ: "За Францію… за дорогую родину!…" потомъ за гостепріимную Швейцарію, которой онъ счастливъ публично засвидѣтельствовать свои горячія симпатіи. Наконецъ, обращаясь къ своимъ спутникамъ и понижая голосъ, онъ пьетъ за здоровье своихъ спутниковъ и выражаетъ имъ свои добрыя пожеланія.
