Плохо... Плохо, что Саша лёг спать,
не убрав кубики. Мама сказала, чтобы перед сном он навёл порядок, а
он забыл. Завтра мама будет сердиться. Лучше не полениться, встать
и убрать кубики. Саша вылез из уютной постели, опустился на
четвереньки и принялся за работу. Кубики были разбросаны по всей
комнате. Их было ужасно много. Саша старался взять по нескольку
враз, прижимая их друг к другу, и положить рядком в коробку.
Непослушные кубики выпрыгивали из рук. Каждый упавший кубик
рассыпался на несколько точно таких же, их становилось всё больше и
больше, и они окружали Сашу со всех сторон... Саша утомился и в
беспомощности посмотрел на дверь: кубики, будто живые,
просачивались в щель между дверью и полом. "Мама!" – он поспешил
опередить просачивающийся ужас.
Звуки отчаяния разбили толстые
стены сна. Саша нашёл себя среди комнаты, наполненной мраком и ещё
чем-то неуловимым, ускользающим, тем, что должно было остаться в
убежище грёз и теперь заставляло его тревожиться. Он силился
вспомнить что-то важное, цепляясь за блёклые намёки лукавого мрака.
В ответ мрак напрягся всей своей непонятной наполненностью и
выдавил из себя воздушный шарик, розовый, чрезмерно раздутый. Шарик
был не сам по себе, его сдавливали чьи-то руки, испещрённые
грядками грязно-жёлтых желвакастых жил. Они перебирали своими
пальцами и вминали их в гладкую и упругую поверхность шарика,
тщетно пытаясь уподобить её себе. Жуткое предчувствие охватило
Сашу: "Сейчaс взорвётся! Шарик не выдержит и взорвётся! И воздух
взорвётся! И барабанные перепонки!.." Он изо всех сил заткнул
пальцами уши, смотря во все глаза на готовый взорваться шарик...
Секунды глухого ожидания заставили его смутиться ещё больше. Он
явственно увидел, что шарик не противится рукам невидимого
массажиста, что он льнёт к ним, ласкается, радуется. Саша снова дал
жизнь звуку – визг. Несдержанный визг удовольствия испускало
выпяченное похотливое пузо, с нелепой ниткой вокруг неряшливого
пупка, в ответ на каждое хитрое поглаживание и пощипывание его
вспотевшей кожицы.
"Шлюха!" – пронеслось в его голове.
Какая-то смутная догадка отстранила его от случайного подглядывания
и подтолкнула к двери. Он осторожно, чтобы не напугать пойманной
мысли, открыл её: так и есть – Таня.
На скамейке в конце вагона сидела
Таня. "Она прячет глаза. Она могла подумать... Надо объясниться,
надо сказать, что это грубое слово не имеет никакого отношения к
ней, что виной всему этот массажист, которого он видел первый раз в
жизни, и эта... но, может быть, эта женщина вовсе не шлюха, и
вообще это не его дело, и он не берётся судить, и каждый живёт, как
умеет, и это вырвалось у него случайно, возможно, нервы, болезнь.
Надо ли говорить ей, что он болен, что он... выпивает? Какой смысл?
Главное, что он встретил Таню, что они будут долго ехать в одном
вагоне, вместе, что он точно знает, что ничем не обидит её".
