— Зашла вот, — сказала Зайцева. — Решила навестить. Скоро отлет, в транспорте будем жить, как сельди в бочке. Когда еще сможем поговорить по душам?
— Ты хочешь поговорить по душам? — Остапенко прищурился. — С чего бы это? Тебя Кудряшов, что ли, прислал?
— Вот еще. — Зайцева выразительно поджала губы. — Ты же знаешь, что я к нему равнодушна. Но он сегодня сказал, что ты очень расстроен, что ты просил отменить эвакуацию ради наших кхеселети, ради того, чтобы они выжили, а Гречихин тебе отказал. Знай, что я тебя полностью поддерживаю!.. Я сегодня препарировала убитого черного. Все-таки Штерн оказался прав. В тельсоне у шоешос игла и две железы, вырабатывающие ядовитое вещество типа титьютоксина. Они очень опасны. Если бы они на нас нападали, то база не продержалась бы и дня. И вот такие убили наших деток… Ты приляг, Сережа. — Зайцева похлопала ладонью по покрывалу рядом со своим бедром. — Устал, наверное? Где был сегодня?
Остапенко не воспользовался ее предложением, но прислонился к стене и вытянул ноги, давая мышцам расслабиться.
— Я был там, где шоешос убивают кхаших, — сказал он, хотя не собирался делиться впечатлениями по этому поводу с кем-нибудь. — Там страшно, Ирина. Там какое-то очень древнее сооружение, построенное явно для других целей. Шесть концентрических окружностей, одна в другой, выложенных камнями на ровной поверхности. Огромные опоры, вроде наших прожекторных вышек на стадионах, удерживают колоссальную двояковыпуклую линзу из прозрачного материала, но не из стекла, конечно. Наверное, когда идет ритуал, шоешос ставят кхаших в фокус линзы, а солнце в эти дни оказывается именно в том положении, чтобы поджечь все, что находится в фокусе… Еще там целое поле прожженных карапаксов. Шоешос оттаскивают их после завершения ритуала… Тысячи или десятки тысяч… Большие и поменьше. Старые и новые…
Слушая, Зайцева смотрела на Остапенко широко открытыми глазами. Когда он осекся и замолчал, она потянулась к нему и положила ладонь на небритую щеку.
— Это настоящий кошмар, — сказала Зайцева. — Как ты вынес?.. Сережа! Давай и впрямь останемся! — Ее тон резко изменился, и она зачастила: — Сбежим на краулере перед самой эвакуацией, отсидимся где-нибудь сутки, потом вернемся. И будем жить на базе. Ее, конечно, трудно будет поддерживать вдвоем, но ведь всю и не обязательно. Поселимся, например, в оранжерее. Последние люди на планете. Или нет, первые! Как Адам и Ева! Будем ездить в Соацеру, навещать наших кхеселети. И шоешос не смогут убить их. Давай!
