«Моя личная история бесполезна: она не может служить образцом для кого бы то ни было, потому что ваша история уникальна в своём роде. У вас свои условия жизни, своё окружение, своё происхождение — у вас всё другое. Отличается каждое событие в вашей жизни».[2]
Я родился в католической семье в пригороде Средней Америки. Каждое воскресенье я неизменно ходил в церковь, а в остальные дни посещал церковно-приходскую школу. После восьми лет ношения обязательной униформы с рубашкой и галстуком я облегчённо вздохнул, перейдя в государственную среднюю школу. Полагаю, религия была своего рода социальной обязанностью, но в моей семье, казалось, все поголовно верили в бородатого дядьку на небесах. Для матери это было более важно, чем для отца, поскольку ему было достаточно подтверждения его тождественности и обещания небесного наследства. Он был стопроцентным ирландцем из Бостона и гордился этим. Когда мне было шестнадцать, мы переехали в престижный район на Восточном побережье. Переехали на моё счастье, поскольку на старом месте я уже начинал делать карьеру малолетнего преступника. Новое окружение заставило меня более полно осознать тот факт, что растущий средний класс оказывается зажатым между двумя реальностями — бедностью и богатством, словно в прослойке сэндвича. Казалось, мы постоянно стремились к одному берегу и отталкивались от другого. Как бы то ни было, пытаясь избежать пригородной скуки, я стал выпивать и употреблять наркотики, как любой обычный американский подросток, а также, скрываясь в мире литературы, читать Германа Гессе, Карлоса Кастанеду и «Двери восприятия» Олдоса Хаксли. Винсент Ван Гог и Энди Уорхол натолкнули меня на мысль, что профессия художника может помочь мне вырваться из окраины. Главное было — не работать в офисе, как мой отец.
Меня приняли в местный университет, где я взялся за учёбу и смог поступить на обучение по специальной премиум-программе.
Однажды профессор по искусству, взявшая меня под своё крыло, вручила мне книгу, написанную человеком по имени Джидду Кришнамурти. Поначалу имя автора меня сильно смутило. Выскользнув из лап католической церкви, я меньше всего хотел иметь дело с каким-нибудь индийским гуру, но из уважения к преподавателю книгу прочёл. Автор книги считал сомнение необходимым инструментом при рассмотрении вопроса жизни и духовности. У меня сложилось впечатление, что он пережил то, что называется подлинной трансформацией сознания. Казалось, он действительно мог быть просветлённым. Идею просветления я взял из книг Гессе и других авторов, но было что-то такое в его тоне, что заставило меня поверить в его истинность. Во время бесед он не цитировал других людей, а в том, что говорил, присутствовало какое-то особое качество. Могло ли такое быть? Мог ли он оказаться человеком, подобным Сиддхартхе?
