Хоббит осторожно подошел в корчившемуся в мучительных спазмах горлуму и сообщил:
— Надобно бы крантик-то приоткрыть, а то лопнет малец. Эвон, как его болезного от правдивости колбасит! Смотреть больно. Кто же знал, что очух так на него подействует?
— Это, наверное, опасно, — Великая Оркиня посмотрела на мужа. — Может быть, я пойду к себе. А ты, милый, будь поосторожней, береги себя!
— Ну, ступай, — облегченно согласился великий Орк. — Тут и впрямь даме не место. Допрос, все-таки. Да еще и с применением спецсредств.
— Открывай, только чуть-чуть, — скомандовал Властитель, отворачиваясь от заткнутого Сенечки. — Полегоньку, а то не ровен час, брызнет!
Дробила осторожно повернул ручку крана. Теперь из Сенечки доносилось невнятное шипенье, в котором можно было разобрать отдельные слова:
— … ваучер… доу-джонс… оффшоры… риэлтер…
— Это он, видать, на бирже играл, а может, политикой занимался, — пояснил грамотный Василий. — Надо же, такой молодой, а уже столько насвинил!
Постепенно из Сенечки, как из свежеоткрытой пивной бочки, вышла пена и потекла чистая, ядреная правда.
Ну-ка, приоткрой пошире, а то слов никак не разобрать, — сказал Великий Орк.
Дробила повернул кран и все, наконец, услышали правдивую историю о похищении артефактов.
«Душа горит, а сердце плачет! — возвестил горлум, — Но бабок нет, а это значит, что напрочь обломился кайф, и не поднять его никак. Ни на земле, ни в небе звездном, не отыскать задаром дозы! Пылает бедная душа, а кайфа нету ни шиша!
— Чего это он? Никак стихами заговорил! — Ватерпас задумчиво почесал нос. — Никак не врублюсь, чего у него там с душой, пожар, что ли?
— Это побочное действие очуха сказывается, — объяснил Василий. — Стишки-то, между прочим, так себе.
— Ага, — понял Ватерпас, — а вот у меня после очуха затылок чешется, и ругаюсь я почем зря. Только не в рифму, а просто так.
— Это потому что у тебя таланта к стихам нет, вот ты и ругаешься прозой, а у горлума, видать, есть, вот он и чешет в рифму.
— А к ругани, у меня, стало быть, талант есть, — пробормотал Ватерпас и задумался.
… храпит с похмелья грозный страж, ну чуя поступи дрожащей и от луны, в окно глядящей, морозом пробирает аж!
— Ишь ты, размер сменил! — восхитился хоббит. — «Морозом пробирает аж!» Сильно сказано!
— Это кто был с похмелья? — проворчал Дробила. — Я что ли? И вовсе я не храпел!
…кроваво-ржавое железо оскал свой до поры таит, достаток серебро сулит, но злато боле мне любезно!
