«Если ты болван, то это на всю жизнь».
«Мы больше не позволим так с нами обращаться».
«Революция для удовольствия».
«Так больше невозможно, вы только поглядите: метро, пахота, спиногрызы».
«Праздник, понимаете, мы можем жить в празднике!»
Я был поражен уровнем этих разговоров. Вопросами, волнующими этих людей, которых до сего дня я считал спящими. Мне казалось, что во мне что-то шевельнулось — пробудилось желание действовать. Быть может, что-то еще можно сделать. Быть может, пределы по меньшей мере расширяются. В этот день было столько народу, что официантка совсем замоталась, сам хозяин вынужден был ей помогать. Дело заладилось, у них обоих был довольный вид. Некоторые клиенты считали, что их обслуживают не достаточно быстро. Один толстяк нагрубил официантке, очень уж она, видите ли, неповоротлива, а они спешат, через полчаса они должны присоединиться к народу, чтобы знать, что происходит на большой площади. Официантка резко ему отвечала: она старается как может, не нравится — уходите. Толстяк заявил:
— Вы, коммерсанты, в сущности, самые настоящие эксплуататоры!
— Эксплуатация человека человеком, — услышал я.
Зал снова заволновался.
— Я трудящаяся, — ответила официантка, — я зарабатываю на жизнь в поте лица, в то время как вы только и делаете, что болтаете; слова, все это только слова.
— Шлюха! — бросил ей в лицо толстяк.
Этого вынести я не мог. Все благородное, что было во мне, пробудилось. Я встал:
— Мсье, у вас нет совести!
— Грязный мелкий буржуа, — процедил толстяк, побагровев. — А ну-ка, подойди поближе.
Что я и сделал, проявив неосторожность. И тотчас же получил удар кулаком в лицо. Я упал на стул. Официантка была разъярена, она залепила толстяку две звонкие пощечины, он сел, ощупывая рукой челюсть. Затем официантка подошла ко мне с салфеткой и вытерла кровь, которая текла у меня из носа.
— Не для вас все это, — сказала она мне мягко.
Инцидент остался незамеченным. Но нервозность в ресторане возрастала. Пока я пил хорошую виноградную водку и держал возле носа платок, на улице стали раздаваться выстрелы — и вдруг, словно по команде, люди взяли в руки карабины и встали.
— Счет, счет! — отчаянно вскричали официантка и хозяин.
Кое-кто швырнул им бумажные ассигнации:
— Вот ваши грязные деньги!
Другие пожали плечами и не стали платить. А некоторые вообще никак не отреагировали. Они выходили, толкаясь.
— Граждане, за оружие! — раздались возгласы.
— Мы их поимеем, этих бошей!
Они вышли на улицу и двинулись по направлению к площади, присоединившись по пути к огромной толпе людей, вооруженных дубинками и карабинами. Улица была полна народу, люди кричали, ругались, пели. Я тоже вышел. Держался возле стены, а они все шли и шли мимо меня. Раздались выстрелы. Улица опустела. Издалека доносились проклятия и песни. На мостовой остались лежать двое полицейских и старуха.
