Он запнулся, подыскивая более точный эпитет. Я не стал его перебивать, перестав понимать, чего он хотел добиться этим разговором.
— Тебе не нравится то, что ты видишь, и тебе не терпится вмешаться. Проблема в том, что ты ничего не предлагаешь взамен. Идеи — нет. Цели — нет. Поэтому и результата тоже не будет.
Я кивнул. Настроение, откликнувшееся было на призывно светящее Солнце, вновь стало ухудшаться.
— Послушай, Высший. Вот только сделай милость, ответь честно. Зачем ты здесь со мной маешься? Я ведь понимаю, что ты сейчас должен быть совсем в другом месте, делать совсем другие вещи, а ты бросаешься огрызками и философствуешь…Смысл?
Он поднялся на ноги, не отводя взгляд.
— Потому что ты мне нужен. Ты. Мне. Малый должен скоро вернуться, день-два, не больше, а потом — одно из двух. Или ты был прав, и сюда идут обещанные тобой Рорка. Или нет, и тогда ты попросту отправляешься со мной. Но и в том, и в другом случае мне нужны от тебя качества, которые я видел раньше, и которых я не нахожу в тебе сегодня. Упрямство. Ярость. Злость. Презрение к смерти. Готовность идти до конца.
Я внимательно посмотрел на сапоги Алифи и неожиданно даже для самого себя ответил.
— Презрение к смерти тебе от меня надо? Злость? Все будет, Высший, не переживай. Как только, так сразу, ты мне, главное, маякни, когда.
Я не стал подниматься вслед за Алифи, наоборот, откинулся назад, прикоснувшись затылком к каменной стене. Чтобы, закрыв глаза, посмеяться. Над ним, но, прежде всего, над собой. Над четким пониманием, что ничего не получается. Ни-че-го…
И вот так, подставив лицо под теплые лучи солнца, не открывая глаз, я начал говорить. Не задумываясь о том, кому мои слова могут быть интересны. Может быть, солнцу? Или свету, желтым сполохам, пробивающимся сквозь плотно закрытые веки?
— Представь себе человека, Высший. Абстрактного человека, простолюдина. Из тех, кого не жалко. Тварь слабую, от страха дрожащую. Представь, живет такой бедолага в маленькой комнатушке и никогда не выходит на улицу. Никогда.
— Так не бывает, — спокойный голос сверху как нечто само собой разумеющееся.
— Бывает, Высший. Бывает. Так вот, кто-то приносит ему еду, кто-то — воду, а он просто живет и иногда смотрит на двор через единственное окно. Узкое. Грязное. С закопченным стеклом. И вот так год, два, десять, всю жизнь. И весь мир для него — вот эта комната, вот это окно и далекий двор за мутным стеклом. А потом… в глубокой старости его выводят наружу посмотреть на настоящий мир. Мир влекущих запахов и ярких красок, мир ветра и свободы. Как ты думаешь, Высший, это было бы благом?
