Первой моей мыслью было, что что-то здесь не так. Первой идеей было залезть на вагон и оглядеться. Первым действием был подъем организма вверх — особенно плохо на это отреагировала голова. Первым ощущением был горячий металл под ладонями и ступнями. Вагон оказывается набит каким-то стеклом. Мы медленно оглядываемся вокруг; далеко, почти у самого горизонта тоненькая желтая полоска, аккуратненько по кругу. Посмотрели. Подумали. Присели на краешек вагона. Железо обожгло задницу, а заодно и мозг! Все! Это не кукуруза, здесь не стекло, а тут кругом Африка — сработала эта хрень значит! Какой я дурак, боже ты мой! Я спустился на землю и обхватил руками далеко не умную голову. В хаосе старого разбитого кинескопа от телевизора, которым являлась тогда моя голова, бились разные мысли, но даже такой заядлый матерщинник, как я, не осмелюсь их сейчас повторить.
Мой поток лингвистических испражнений прервал то ли предсмертный вопль, то ли боевой клич. Наверно, кто-то кричит, не успел подумать я, как послышалось продолжение, сказанное, скорее всего, голосом Джеббса: «Ты проверял? Он полный?» Я очень медленно поднял голову-телевизор, было ясно слышно, как мелкие кусочки битого стекла пересыпаются внутри деревянного ящика. Я долго искал фокусом Джеббса и нашел его, в конце концов, на вершине вагона, кричащего, прыгающего и делающего безуспешные попытки нырнуть в его содержимое — в нем сразу было узнаваемо порочное дитя американской детской индустрии, такой себе дядюшка Скрудж местного пошиба в алмазном варианте.
На крики сумасшедшего начали медленно и тягуче подавать признаки жизни две женщины-андроида, научившись сгибать и разгибать свои конечности, они по очереди спрашивали друг у друга зеркальце. Ангел в земном воплощении Джима Гаррисона также открыл глаза и начал их протирать вперемежку с очками — полуслепое дитя южных прерий также не понимал, что происходит. Эту пантомиму с ксерокопиями на людей завершал я, сидящий в позе тибетского монаха, в следующую минуту после того, как тот собственноручно разрушил картину из разноцветного песка, которую он выкладывал двадцать лет. Нас всех можно было показывать в маленьком цирке за небольшие деньги.
Вернул нас к жизни человек-инициатива, Джеббс-жеребец, который спрыгнул со своего вагона с небольшим прозрачным камешком в руке. Камень был средний, я бы даже сказал мелкий, особенно в сравнении с вагоном.
— Все один в один! — кричал кто-то мне в ухо.
