- Тут какая-то ошибка,- с трудом ворочает языком Курицын, но ворочает, не сдается.- Вы извините, у нас уже спят, время позднее...
"Вы только трубку не бросайте, услышите самое интересное... Вы говорите про позднее время, но знайте же, Владлен Купидонович, что ни позднего, ни раннего - у вас уже почти не осталось!.. И весомой поддержки ждать вам не приходится, не от кого, за исключением узкого круга ваших доброжелателей. Тайных доброжелателей, я на этом настаиваю... Разве то, что я знаю вас ничего не доказывает? Hе подтверждает? Hе наводит на мысль? Вот попробуйте объяснить мне, откуда мне известно про Отстоякина, и про повестку? - откуда эти сведения? Попробуйте, только трубочкой не балуйте, не расстраивайте меня..."
С трубкой Курицын обращается деликатно, однако в разгадках копаться ему недосуг: он уже получил, что хотел - глаза у него помалу начинают слипаться. Ему бы залечь под одеяло, прижаться к Анестезийке, поплямкать вкусно во сне. Может и всхрапнуть невзначай - тогда чуткая необидно перевалит его на бок, потому что всхрапывает он, как правило, лежа на спине. А руки - и Курицын этого не стесняется,- он по-детски складывает "вареником" и подпирает ими щеку...
"Да вы в своем уме! Какое там "спать", какие вареники! В вашем-то положении... Владлен, одумайтесь! И не говорите потом, что вас не предупредили, что вы - в первый раз, и про Васьпана - ни сном, ни духом... Я тут телефон обрываю, у меня от вертушки уже водянка на пальце, а он... А может, вы решили перехитрить кой-кого? Сработать на дурочка? Шлангом прикинуться? Hе будьте так наивны, одного-другого перехитришь, зато третий вам и за первых вставит... Он у вас и молоток просил? Для маскировки? Молоток просил? А вы и рады угодить... Поймите же, не могу я вот так, сходу, открыть свое имя: может, оно принадлежит уже не только нам с вами, но самой истории... страшно даже представить себе, правда, Курицын? А может, я чисто из скромности не желал бы, чтобы вы потом рассыпались в благодарностях... пусть я останусь для вас голосом за кадром, тенью, дуновением ветра, если угодно - считайте мое участие результатом какого-нибудь внутреннего процесса, нечто биохимическое... Что хотите - то и думайте, но Васьпану позвоните срочно, а Отстоякина, этого упыря размером с холодильник, только розового и потного,- гоните за дверь... Срочно же гоните, вам и без него перепадет такого, что и врагу не пожелаешь... приворожил он вас, что ли... ни капли благоразумия... ублюдочный эгоизм... механика самосохранения... вечерний звон, бом-бом... отстоя-а-а... бррр... мррр... пррр..." - фальцетирующий голос растворяется в шорохах, его оттесняют трели эфирных цикад, бронхитозное дыхание АТС, взмывающая к ультразвуковым высотам настройка вселенской виолончели. Перед мысленным взором Курицына возникает почему-то оркестровая яма, где инструменты существуют в движении, но звучат несогласованно, порождая лишь какофоническое безобразие,- потому что к ним не приставили музыкантов. А дирижер, безвольно нависая над пультом, шепелявит, точно вагоновожатый с семнадцатого трамвайного маршрута: вот видите Владлен Купидонович,- ни души. А все по вашей милости, с вашей подачи. Неразбери-поймешь, как теперь му
