Джон с некоторым запозданием ответил на запрос «свой – чужой», хотя чего это я придираюсь, он не чувствует излучение радара, это я сразу уловил сигнал опознавателя, а Джон еще и потому не спешит, что мы далеко, к тому же знает, и после ответа все равно следящая аппаратура не отпустит, проведет до стоянки, где тут же, едва выйдем из автомобиля, тщательно обмерит с головы до ног и пошлет данные на сервер.
Думаю, по прибытии мы еще не успели отойти от автомобиля и на шаг, как в базах данных быстро и с маниакальной подозрительностью, что с компьютеров возьмешь, сличили все-все, что только можно засечь при визуальном осмотре, но пока ничего подозрительного, хотя, понятно, слежка за нами будет продолжена и в самом здании.
– Нам в левое крыло, – сказал Джон. – Так ближе.
Я поинтересовался:
– Это в него засадили самолет романтики из Саудовской Аравии, вашей самой дружественной страны?
Его лицо мгновенно дежурно омрачилось, произнес торжественно и почти перешел на церемониальный шаг.
– Да, здесь помещалось командование Военно-морских сил. Здание рухнуло почти целиком.
– Ну, не совсем, – уточнил я, – только часть…
– Погибло сто двадцать пять человек, – сказал он трубно, – не считая шестидесяти четырех пассажиров авиалайнера.
Я сказал успокаивающе:
– Вы правы, чего их считать. Так, побочные потери, хоть и американцы, а не какие-то шведы. А своих сотрудников, да, жалко.
Он бросил на меня растерянный взгляд.
– Здание восстановили, но теперь в этом крыле создан мемориал в память погибших наших сотрудников и пассажиров самолета.
– И пассажирам? – переспросил я.
Он кивнул, сказал уже по-американски деловым голосом:
– Ну да, а чего им отдельно? Общий дешевле.
– Всего-то пару слов на доске дописать, – согласился я. – Ваша нация умеет деньги считать. Немцы, принеся свое протестантство, сделали этот народ великим.
Он, судя по его лицу, не понял, при чем тут какие-то немцы и какое-то протестантство, если он по штату гей, и сказал с той же надлежащей торжественностью:
– А возле здания построен мемориал, как вы могли заметить…
– Еще бы такой не заметить, – сказал я.
– …в виде парка со ста восьмьюдесятью четырьмя скамейками. Все торжественно обращены лицом к зданию, где погибли… Люди погибли, не скамейки, а то все из Европы придирчивые.
– Прекрасный парк, – согласился я. – Только не понял, почему сто восемьдесят четыре, если погибли сто двадцать пять ваших и шестьдесят четыре каких-то там никому не нужных пассажиров?
