— Ладно, только, ради Бога, будь поосторожней, не давай ей снова повторить такое. Я чуть не всадил в ногу топор, — пожаловался Майкл.
— Я ошпарила руку кипятком из чайника, — вторила ему Кэтрин.
— Успокой ее, — посоветовала Розалинда.
— Она не волнуется. Она совершенно спокойна. Просто у нее такая манера.
— Возможно, но оставлять ее такой нельзя, — ответил Майкл. — Она должна как-то ее смягчить.
— Знаю. Стараюсь. Может быть, вы можете предложить какие-то другие способы? — обиделся я.
— Ладно, ладно. В следующий раз предупреждай нас перед тем, как она будет пробовать, — ответила Розалинда.
Я взял себя в руки и снова повернулся к Петре.
— Ты делаешь слишком резко, — сказал я. — На этот раз подумай не так ярко. Нарисуй совсем маленькую мысленную картинку, очень отдаленную, в мягких нежных красках. Делай медленно и осторожно, как будто плетешь ее из паутины.
Петра кивнула и снова закрыла глаза.
— Начинается, — предупредил я остальных и замер в ожидании, жалея, что от этого не спрячешься.
На этот раз обошлось чем-то вроде небольшого взрыва. Очень ослепляло, но мне удалось схватить форму.
— Рыба, — сказал я. — Рыба с обвисшим хвостом.
Петра радостно захихикала.
— Вне всякого сомнения, это рыба, — включился Майкл. — Вы делаете успехи. Теперь бы надо поубавить раз во сто силу передачи, а то она выжжет нам мозги.
— Теперь ты покажи мне, — потребовала Петра. И урок продолжался.
На следующее утро мы устроили второе занятие. Изматывало это ужасно, но дело двигалось. Петра начала схватывать суть формирования мыслей-образов — по-детски, конечно, но их уже можно было узнать, несмотря на все искажения. Самые большие неприятности доставляла сила ее передачи. Когда Петра возбуждалась, нас словно било по голове. Остальные жаловались, что, когда мы занимаемся, они не могут ничего делать. Не обращать на это внимания было все равно что не замечать удары молотком внутри своего черепа. В конце урока я сказал Петре:
— А теперь я попрошу Розалинду послать тебе мысль-картинку. Закрой глаза, как раньше.
— Где Розалинда? — спросила она, оглядываясь вокруг.
— Ее здесь нет, но для мыслей-картинок это не важно. Ну, смотри в темноту и ни о чем не думай.
— А вы все, — добавил я мысленно для остальных, — не вмешивайтесь, освободите поле для Розалинды, не прерывайте ее. Ну, Розалинда, давай, четко и ясно.
Мы затихли, ожидая приема.
Розалинда сделала пруд, заросший камышом. Поместила туда несколько уток. Дружелюбных и забавных, разного цвета. Они станцевали что-то вроде балета, все, кроме одной, неуклюжей, но очень старательной, которая все время немножко запаздывала и все делала чуточку не так. Петре ужасно понравилось. Она светилась от удовольствия, а потом вдруг выдала свой восторг мысленно. И снова оглушила нас, как будто стерев все вокруг. Это было очень тяжело для всех, но ее успехи радовали. На четвертом уроке она выучилась освобождать сознание, не закрывая глаз, что было несомненным шагом вперед. К концу недели мы продвинулись значительно. Ее мысли-образы были еще грубоваты и неустойчивы, но это должно было сгладиться при тренировке. Хорошо принимала она пока лишь простые образы и почти не умела ловить наши передачи друг другу.
