Там, за поворотом, там, за поворотом...
Вот он и стремился за неведомые повороты, шёл по разным дорогам. Искал. Маша выключила утюг. Радио последний раз промурлыкало "там, за облаками, там за облаками, там-там-тарам-там-тарам...", и Маша выключила его. Ночь беспросветная и беспросветная тоска.
Она села к компьютеру, отстучала очередное послание Шурику:
"Спасибо, Шур. Поеду или в этот вторник, или в четверг. Сначала надо узнать, как до этого кладбища добираться. Я про него только слышала. Буду благодарна за уточнения".
Ночью она внезапно проснулась от странного звука. Кто-то уронил на пол чашку или стакан? Звук померещился громким и немного стеклянным. Она встала, завернулась в халат и на цыпочках, стараясь не разбудить семью, с фонариком обследовала квартиру. Всё на местах, всё в порядке. Может, этот стеклянный звук ей приснился?
Она забралась обратно в постель, укуталась в одеяло, готовясь погрузиться в тёплые глубины сна. Сон не шёл. Вместо него вокруг толпились воспоминания, оттесняя друг друга, назойливо гомоня, теребя память и душу.
* * *
Маша и Стас всячески изводили друг друга. Постоянно ссорились, обижались, молча, не высказывая вслух претензий. А зачем? Они отлично умели общаться без слов, глазами, читая мысли, понимая один другого, как никто. У обоих вечно возникали влюблённости на стороне. У Стаса, потому что он оказался бабником от природы, истовым ценителем женского пола. У Маши - как альтернатива постоянному ожиданию Стаса. Она хотела быть единственной для него. Раз её, такое вполне естественное, желание неосуществимо, нечего зря просиживать в заколдованной башне, надо искать свою судьбу. Но Закревский, поблуждав на стороне, поискав в очередной раз свой идеал, непременно возвращался к Маше. Появлялся не виноватым, а напротив, с сияющими глазами и откровенной радостью от встречи. При этом с упоением описывал новую возлюбленную: и красивая, и умная, и талантливая, и вот настолько лучше тебя, Машка, ты тоже ничего, конечно, но до Лилечки, Маечки, Светочки, Олечки не дотягиваешь. Маша тихо бесилась.
- Он итальянец, - утверждала Татьяна. - Так и хочется крикнуть в форточку: Кобеллино, домой!
Парни неопределённо хмыкали. Им не нравилась манера Закревского волочиться за "юбками". Тем более что любую "юбку" он охмурял за десять минут, не прилагая никаких усилий. Да, им не нравилась эта его манера, они к тому же и завидовали ей. У самих с девушками выходило туго. Хоть проституток ищи. Стас иногда приволакивал в компанию несколько девушек сразу. Или Таня с Машей приводили подруг. Бесполезно. Кто же отправится с Лёлеком или Казимирычем в тёмный уголок, когда есть надежда заполучить Стаса? Парни, разумеется, про себя негодовали, но, повязанные по рукам и ногам необъяснимой любовью к игнорирующему их нормы морали другу, стоически терпели. Как терпела и Маша. Частенько она забывала, в кого теперь влюблена, стоило Закревскому возникнуть на пороге. Одному или со всей честной компанией, которую волочил за собой подобно прицепному вагону. Забывать-то Маша забывала, но делала вид, будто нет ей дела до Стаса с его любовями, у самой очередной роман в разгаре. Стас в таких случаях насмешливо её разглядывал, и весь вечер изводил достигавшим цели ехидством. Бывало, он уводил с вечеринки одну из её подружек. Маша скрежетала им вслед зубами. А через некоторое время подруга пробалтывалась, что её только до метро проводили и замучили дорогой рассказами о смертельной и неразделённой любви к одной холодной девушке, самой красивой, самой умной, самой талантливой и вот настолько лучше всех девушек на свете. Причём имя любимой Стас не называл. То ли цену себе набивал, то ли дразнил её подружек, свин эдакий. Маша подозревала, что это всё о ней, но точно знать не могла, попасть впросак не хотела и баррикадировала сердце с переменным успехом.
