скажется на моей дальнейшей жизни? Ведь существует куча примеров, когда
троечники становились успешными и всеми уважаемыми людьми, а отличники
спивались и побирались где-нибудь на паперти или работали техничками и
дворниками. Нет, я, конечно, с уважением отношусь к любому труду - будь то труд
шахтера или юриста. Я согласна с тем, что все профессии важны, все профессии
нужны. Но я не понимала - и вряд ли когда-нибудь пойму - зачем родители
муштруют своих чад, заставляя их зубрить, чертить, сочинять, - и все из-за каких-
то оценок, баллов, отметок. Бред! Другое дело, если ребенку нравится чертить или
сочинять или рисовать. А иначе какой в этом смысл? Аттестат - это бумажка,
которая с годами истрепется, выцветет, потеряется, а вот тумаки, обидные слова и
клише, ярлыки типа "неуч", "бездарь", "тупица" выжигаются на детских сердцах и
сердцах подростков жестоким лазером и их не сотрешь, не замажешь, не
вычеркнешь.
Я ожесточенно вытерла катящиеся по щекам слезы и пнула валявшийся под
ногами камушек. Вот папочка понимал меня. Он называл меня "моя маленькая
леди" и всегда учил творить добро - не важно как, лишь бы это исходило из сердца.
Он был единственным в нашей семье - включая маминых родителей и ее бабушку с
дедушкой, учителей в четвертом поколении, - кто просто жил и получал
удовольствие от этого. Бережной Эдуард Александрович был художником. Я до сих
пор помню отведенную под его студию крохотную каморку, заставленную
мольбертами, баночками с краской, его полотнами и поддельными картинами
любимых художников, которым он пытался подражать - Айвазовский, Маковский,
Лагорио. Чаще всего на его набросках или работах была изображена маленькая я.
Едва продрав утром глаза, я надевала самое нарядное свое платьице и взбиралась
на единственный в той комнате стул, задрапированный тяжелой алой или белой -
в зависимости от папиного настроения - тканью, а папа, всучив мне в руки
очередную безделушку, которая на картине перевоплощалась то в очаровательную
птаху, то в гроздь винограда, то в яблоко, то в букетик фиалок, с алчным блеском в
глазах принимался за работу. Замерев в не всегда удобной позе, я с восхищением и
щемящей сердце любовью ловила каждое его движение, любой его жест, в то
время, как он, закусив кисточку, нахмурив красивые густые брови, задумчиво
