Потом мыли почерневшие руки под шум воды, с расторопным усердием, как от крови. Пахнущую еще землей, картошку приказали жарить, а по нехватке сковород варить в котлах, заправляя воду растопленным жиром. И потом она дымилась на дощатых столах, и ее проглатывали мглистыми гудящими ртами.
Начиная с того дня, политрук ждал прибытия полкового грузовика. "Все сроки прошли, почему он не едет?" - говорил он, с беспокойством вглядываясь в степи, и посылал солдата позорче на дорогу, чтоб сторожил. Тот возвращался под вечер и рассуждал, заявляясь к политруку в канцелярию на отчет: "Ничего не видать, про нас в полку забыли, хрен ли им помнить о нас, они там зажрались." "Может, что-то стряслось, а мы не знаем", - продолжал надеяться Хабаров да так испереживался, что позвонил против всякой субординации в полк: "Вы за что живыми хороните? Где грузовик?" Ему было сказали, отмахнувшись: "Твои бы заботы, Хабаров. Глядишь, не помрете, если на денек-другой отложим подвоз". Он же вскричал: "А вы хоть знаете, как мы живем? А как жили, в полной темноте, знаете?"
В полку издалека плюнули в трубку и прекратили тратить на зарвавшегося служаку казенную связь. С грузовиком даже не поторопились, он прибыл в роту, точно его сплавляли по воде. "Чего припозднился-то, сынок?" - справился тихо Хабаров у вылезшего наружу водителя. "Приказа не было, вот чего", - ответил запросто паренек. "Все в целости довез?" - "Как по накладной..." Водила ждал, что бросятся выгружать, а гнильем-то ударяло еще из кузова. "Ну, тогда слушай меня, сынок... Поворачивай в полк. Возьмешь нашей мешок, для примера. Cкажешь, Хабарову отбросов не нужно. Пускай узнают в полку!" "Чего случилось, товарищ начальник? - удивился водила. - Мне назад нельзя, чего я доложу?" "Хватит, поворачивай... - отрубил Хабаров. - Такое мое последнее слово, что я роту в свинарню превратить не дам". Мешок ротной картошки затолкали в кузов. У водилы разрешенья не спрашивали, а все делали, как политрук приказал. И обойденный паренек не удержался, чтоб сказать: "У меня на этот груз накладной нету, вот и вывалю все на дорогу". Эти слова его крепко запомнились служивым. И перед отбытием грузовика бедового парня этого отвели за казарму, где бросили в круг и до того забили, что и слезы его смешались с кровью. Узнав об этом, политрук у всех на глазах заплакал: "Что же вы, сынки, делаете, зачем, у человека же ничего, кроме жизни, нет..."
Вечером из полка через возмущенные степи звонили. Срочно растолковывали Хабарову осложнившееся международное положение и убеждали, что не ко времени затеял крутой правеж. А он глядел в степи, будто сквозь холодные дали заприметил звонивших, и говорил, что устал. Что завел огородец. Что будет жить сам по себе. Что хочет мира и покоя на всей земле.
