Так они облегчали свою боль.
Но ему казалось, что его боль уже никто и никогда не сможет заглушить.
Дилан направился вперед по проходу, минуя деревянные скамьи, которые уже успели полностью опустеть и не сводил глаз со стены. Эти священные символы не представляли собой ничего необычного, но он мог бы поклясться, что чувствовал, как какая-то невидимая сила тянет его подойти к ним ближе, открыться им, довериться. Позволить своим эмоциям вырваться наружу.
- Отпусти меня, - срывающийся голос заставил его мгновенно придти в себя, и он повернул свою голову в ту сторону, откуда он доносился. – Я прошу тебя, Макс, дай мне спросить! Я хочу знать…
Дилан в одно мгновение подлетел к сестре, и одним рывком развернул её к себе. Макс передал её хрупкое тельце в его руки тут же, и ему даже не потребовалось ничего говорить.
- Сара…
- Почему Он сделал это? – Она плакала, все так же упорно пытаясь вырваться из рук Дилана. – Почему забрал их?
- Детка…
- Это все наша вина, - её голос срывался, пока она «убивала» его своими проникновенными карими глазами, наполненными болью и отчаянием. – Он наказывает нас, да? Он забрал их, потому что мы все и всегда делали не так… я делала не так…
- Не смей говорить так, - он сильнее сжал её плечи, при этом смотря на её строгим, но в то же время до невозможности мягким взглядом. – Ты не виновата в том, что случилось.
- Но я была в той машине, - обессилено шептала она, словно не в состоянии была повысить голос хотя бы на тон, - я должна была погибнуть вместе с ними…
- Но ты не погибла.
- Потому что она вытолкнула меня из машины, – из её глаз брызнули слезы, и она начала задыхаться, пытаясь договорить, - она… спасла мне… жизнь… а сама…
- Это был её выбор.
- Я не… понимаю, Дилан…не… понимаю… – она окончательно разрыдалась, обессилено зарываясь лицом в его рубашку, и отчаянно цепляясь пальцами за кусочки ткани.
- Знаю, - тихо ответил он, - я тоже, - Дилан осторожно перевел свой взгляд Макса, тихо стоявшего напротив них, и не без опаски заглянул другу в глаза. Любой другой человек мог бы осудить его за излишнее хладнокровие и отстраненность, сказать, что он не способен на сострадание и сочувствие, не способен на любовь и уважение, но увидел лишь понимание и поддержу и никакой жалости.
Макс прекрасно знал, что на самом деле скрывалось за маской отчужденности, которую надел на себя его друг. Знал, как сильно ему хотелось рыдать навзрыд и орать во все горло. Как сильно хотелось обвинить во всем Бога, пусть даже он и не верил в его существование. Выйти на улицу и проголосить, как несправедлив этот чертов мир, и как погана эта дурацкая жизнь.
