Я следую за ней в кафе за углом от офиса Форрестера. Это хорошее местечко на открытом воздухе. Я немного смущаюсь, пока мы идем. Она взяла темп жителя Нью-Йорка, я перешёл на темп черепахи, благодаря трости.
Она замедляется, подстраиваясь под мой шаг. Половину пути спустя, она, наконец, что-то говорит мне.
— Так что случилось с твоей ногой?
Я пожимаю плечами, и даю короткий ответ:
— Хаджи думали, что мне лучше без нее. Придорожные бомбы.
Она вздыхает. — Прости.
— Всё не так уж и плохо. Мне нужно ходить в больницу и жить. Это делает меня счастливым, — чего я не договорил: …в отличие от Рейнольдса и Томпсона, ни один из них не выжил.
В кафе она произносит:
— Займи место. Я принесу нам кофе. Ты пьешь то же самое?
Я киваю и благодарю её, усаживаясь в кресло.
Пока я жду Алекс, я достаю телефон и просматриваю почту. Чёрт. Большинство — мусор. Письмо от мамы. Я отвечу позже. Она, конечно, беспокоится обо мне. Некоторые вещи никогда не меняются. Долгое время я был на неё сердит за то, что я ушёл из школы. Но сейчас я благодарен за это. Это дало мне возможность перенести тяжелые времена. Дало возможность держать голову высоко и узнать мои приоритеты, которые были непостоянными, пока я был молод.
Когда Алекс возвращается к столу с двумя огромными кружками кофе, я убираю телефон.
— Спасибо, — говорю я. Делаю глоток. Он действительно хорош.
Она улыбнулась, встретившись со мной взглядом, и быстро отвернулась. Короткий контакт, который не наполнен ненавистью, но я смотрю вниз.
— Хорошо, — говорю я. — Основные правила.
— Да, — говорит она.
Мы молчим. Она ожидает от меня первого шага?
Я качаю головой, затем говорю.
— Хорошо, начинай. Это была твоя идея.
— Справедливо, — она смотрит на меня, затем говорит. — Хорошо. Первое правило. Мы никогда не говорим об Израиле.
Я закрываю глаза и киваю. Разговор об этом сильно ранит.
— Согласен, — бормочу я.
Она облегченно вздыхает, и это каким-то образом снова разбивает мне сердце.
Я говорю:
— Мы никогда не будем говорить о том, что случилось. Ни когда я приехал к тебе в Сан-Франциско. Ни год назад. Ни через год.
— Особенно о том, что случилось через год, — её глаза блестят, когда она смотрит на стол.
Мы снова молчим. Это забавно.
— Не знаю, смогу ли я, — говорю я.
— Почему нет? — спрашивает она.
— Потому что, ну, иногда это тяжело, Алекс. Немного. Много. Господи.
Она отводит взгляд и, черт меня возьми, если ее глаза не были красивыми. Ее ресницы в милю длиной.
— Думаю, если мы хотим пережить этот год, нам нужно оставить всё в прошлом, — говорит она.
