— Я люблю сильных героинь, — сказал он мне с усмешкой. Бог мой. Как кто-то столь милый, может быть таким идеальным?
Но он также был противоречив. Он страстно любил Хемингуэя, и мог забыться в разговоре о своей любимой книге «И восходит солнце»[8]. Он был озадачен моим влечением к Милану Кандера[9].
Обмен учениками произошел в Тель-Авиве в первые две ночи в общежитии. Мы посетили кучу информационных сессий, а затем отправились на большой официальный обед. Дилан выглядел смущенным на ужине. Я не думаю, что он часто бывал на таких мероприятиях. Потом нас отпустили в Старый город, Яффо[10], который мы видели во время обхода в этот же день.
Мы сидели на пирсе, глядя на Средиземное море. Он курил, мы разговаривали. Я рассказала ему о моих сестрах (обо всех пяти), а он говорил о своих друзьях.
— Мы отчасти держимся друг за друга, — сказал он. — Группа драматичных вундеркиндов. Все дети, которые были изгоями в старшей школе. Но, ты знаешь, как это происходит? Неправильный человек спит с другим неправильным человеком и происходит драма.
Я засмеялась. Я ни с кем не спала, но знала всё о школьных драмах.
Я продолжала украдкой поглядывать на него, и я знала, что он делал то же самое. Его голубые глаза были невероятными, и у него были восхитительно длинные волосы, растущие свободными завитками. В какой-то момент я обнаружила, что борюсь с желанием запустить в них пальцы, что было бы не очень здорово и безопасно. Я сохраняла между нами сантиметр пространства, и если бы мы соприкоснулись, я бы набросилась на него. О Боже, это было невероятно.
Интересно, почему было так больно, когда мы расстались? Может потому, что мы влюбились так сильно и так быстро? Я абсолютно потерялась в нём.
Одно я знала наверняка. Я не позволю, чтобы это снова случилось.
Когда я возвращаюсь в комнату, там Келли. Она лежит на кровати, уткнувшись в потолок.
Я не уверена, что я когда-либо видела Келли неподвижной, кроме, возможно, сна.
— Келли, ты в порядке? — спрашиваю я.
Она плачет.
— Что случилось? — я кидаю сумку и бросаюсь к ней.
— Джош, — сказала она и разразилась новым приступом плача.
— О, дорогая, — говорю я, опускаясь на кровать рядом с ней.
— Ему нужно пространство. Он хочет «волочиться за женщинами», что бы это, черт возьми, не значило.
— Сукин сын, — говорю я. — Что за мудак.
Она снова разразилась слезами. Было ли со мной также прошлой осенью? Не удивительно, что она стала такой нетерпеливой. Я обняла её, не говоря ни слова.
