— Я сказал убирайся! — я встал на ноги.
Папа посмотрел на маму. Когда он перевел взгляд на меня, мои руки были сжаты в кулаки. Я приветствовал ярость, которая бурлила во мне.
— Рун, сынок. Ты в шоке, тебе больно...
— Больно? Больно? Ты и понятия гребаного не имеешь! — ревел я и сделал шаг ближе к нему. Мама подскочила на ноги. Я проигнорировал ее, когда она пыталась встать у меня на пути. Мой папа вытянул руку и задвинул ее за себя в коридор.
Потом слегка закрыл дверь, блокируя ей вход.
— Убирайся к черту, — сказал я последний раз, чувствуя, как ненависть к этому человеку выходит на поверхность.
— Мне жаль, сынок, — прошептал он, и слеза скатилась по его щеке. Он имел наглость стоять передо мной и прослезиться.
У него не было гребаного права!
— Нет, — предупредил я, мой голос был отрывистым и грубым. — Даже не смей стоять здесь и плакать. Не смей говорить, что тебе жаль. У тебя не было гребаного права забирать меня отсюда. Ты увез меня от нее, когда я не хотел этого. Ты увез меня, когда она была больна. И сейчас... сейчас... она ум... — я не смог закончить предложение. Я не мог заставить себя произнести это слово. Вместо этого, я подбежал к отцу и ударил его по широкой груди.
Он попятился назад и врезался в стену.
— Рун! — я слышал, как мама закричала в коридоре. Игнорируя ее плач, я обхватил папу за воротник, и оказался с ним лицом к лицу.
— Ты увез меня на два года. И потому что меня не было, она выкинула меня из своей жизни, чтобы спасти. Меня. Спасти от боли, что я так далеко и не могу позаботиться о ней, обнять ее, когда ей больно. Ты сделал так, что я не мог быть с ней, когда она боролась, — я сглотнул, но смог добавить: — А сейчас слишком поздно. У нее есть месяцы...— мой голос надломился. — Месяцы... — Я опустил руки и отступил, еще больше слез и боли родились во мне.
Повернувшись к нему спиной, я сказал:
— Нет пути назад. Я никогда не прощу тебе, что ты забрал ее от меня. Никогда. Между нами все кончено.
— Рун...
— Убирайся, — огрызнулся я. — Убирайся к черту из моей комнаты и нахер из моей жизни. Я покончил с тобой. Покончил.
Секунду спустя я услышал, как закрылась дверь, и дом погрузился в тишину. Но для меня в этот момент казалось, что дом кричал.
Убрав волосы с лица, я плюхнулся на опрокинутый матрас, затем прислонился к стене. На минуты или, может, часы, я уставился в пустоту. В моей комнате было темно, за исключением света от настольной лампы в углу, которая чудом уцелела от моего приступа ярости.
