Пальцы Поппи зарылись в мои волосы, и я закрыл глаза, любя ее прикосновения.
— Мне жаль, я...
— Нет, — сказал я яростно, немного громче, чем намеревался. Я отодвинулся. Глаза Поппи округлились. — Не надо. Не извиняйся за то, что остановила меня, ты никогда не должна извиняться за это.
Поппи приоткрыла свои распухшие от поцелуев губы и вздохнула.
— Спасибо тебе, — прошептала она. Я переместил руку и опустил пальцы, чтобы переплести с ее.
Сдвинувшись в сторону, я раскрыл объятие и показал головой, чтобы она подвинулась ко мне. Она положила голову мне на грудь. Я закрыл глаза и просто сосредоточился на своем дыхании.
В конце концов, сон начал одолевать меня. Поппи проводила пальцами по моему животу. Я почти уснул, когда Поппи прошептала:
— Ты — мое всё, Рун Кристиансен, я надеюсь, ты знаешь это.
Мои глаза сразу открылись, а грудь переполнилась эмоциями. Положив пальцы под ее подбородок, я приподнял его вверх. Ее рот ждал моего поцелуя.
Я целовал ее нежно, сладко и медленно. Глаза Поппи оставались закрытыми, и она улыбнулась. Чувствуя, что моя грудь готова взорваться от довольного взгляда на ее лице, я прошептал:
— Навеки.
Поппи прижалась к моей груди и прошептала в ответ:
— Навечно и навсегда.
И мы оба уснули.
Рун
— Рун, нам нужно поговорить, — сказал папа, когда мы обедали в ресторане с видом на пляж.
— Вы собираетесь разводиться?
Лицо папы побледнело.
— Боже, нет, Рун, — заверил он меня быстро и взял маму за руку, чтобы подчеркнуть это. Мама улыбнулась мне, но я видел, что в ее глазах стоят слезы.
— Тогда что? — спросил я. Мой папа медленно откинулся на стуле.
— Твоя мама расстроена моей работой, не мной. — Я был в замешательстве, пока он не добавил: — Меня отправляют назад в Осло, Рун. У компании возникли проблемы там, и меня отправляют, чтобы устранить их.
— Надолго? — спросил я. — Когда ты вернешься?
Мой папа провел рукой по своим густым, коротким светлым волосам, так же как делал я.
— Вот в чем загвоздка, — сказал он осторожно. — Это может занять годы. Или месяцы. — Он вздохнул. — Реалистично будет сказать — от одного до трех лет.
Мои глаза расширились.
— Ты оставишь нас в Джорджии на такой большой срок?
Мама вытянула руку и накрыла ею мою. Я уставился на нее безэмоционально. Затем истинные последствия того, что сказал папа, начали просачиваться в мой мозг.
— Нет, — сказал я себе под нос, зная, что он не сделает этого со мной. Не может сделать этого.
Я поднял голову. Чувство вины было написано на их лицах.
