Камни & косы, или О кошечках, птичках и прочих милых тварях | страница 68



— Это называется — струсил, — отчеканила Саби. — Ты ведь тоже не знал, что я тебе отвечу, тоже сомневался… Но ты смог себя перебороть. А Ирг — если он так и не попытается выяснить всё до конца, значит, он в таком случае трус и не достоин Веро. Лучше один раз бросить вызов и проиграть, чем всю жизнь «сидеть в норе» и вздыхать о несбыточном… А ведь он никогда таким не был…

Тут я не выдержал и, не разбирая дороги, ломанулся в свою комнату.

Трус… Саби права на все сто. И с этим надо что-то делать. Пока не стало слишком поздно…

Какое-то время я нервно наматывал круги по комнате, натыкался на мебель и грязно ругался; потом завалился с ногами на кровать и невидяще уставился в потолок. Мысли разбегались, а те, что удавалось «поймать за хвост», казались совершенно дикими и несвоевременными…

А потом я кое о чём вспомнил. Встал и пошёл в комнату родителей, запертую на ключ почти семь лет назад… Когда-то здесь жили счастливые люди. Жили себе жили, и однажды попали в страшную аварию. Она умерла у него на руках… А он выжил — с тем, чтобы через два месяца уйти вслед за ней. Габа до сих пор не может простить, что сын сам не захотел жить дальше, угас, истощённый тоской и невольным чувством вины — за то, что не смог спасти любимую женщину. Бабушка не хотела понимать, как можно хотеть смерти, если тебе всего сорок шесть, и у тебя есть сын-оболтус, которого ещё нужно «поставить на ноги», есть мать, в конце концов… Сама Габа овдовела примерно в таком же возрасте, и ничего, живёт себе припеваючи, не забивая голову каким-то глупостями… Наверное, это правильно. Да вот только я и тогда не осуждал своего отца, а теперь — тем более. Он просто очень сильно любил мою маму. Так, что жизнь без неё просто утратила для него смысл.

Я хорошо помню наш последний разговор, такое невозможно забыть. Отец просил у меня прощения и тихо плакал… И говорил — я чувствую, я слышу, как моя Сауле зовёт меня. Прости, но я уже всё решил… Он ушёл на следующее утро — со счастливой улыбкой на измученном лице.

С тех пор в этой комнате ничего не изменилось. Жена дяди Матаса раз в неделю приходит сюда убираться, но за всё это время не переложила ни одной книги. Я и с закрытыми глазами нашёл бы то, что мне было нужно. Резную деревянную шкатулку, где хранились мамины драгоценности. Красивые дорогие вещи, обручальные кольца… И ещё одно кольцо. То, которое отец подарил ей на помолвку. Большой прямоугольный камень на тонком ободке из белого золота. Прозрачный зеленоватый аквамарин — изменчивый, как холодные воды родной Балтики — притягивает взгляд, держит и уже не отпускает. Его завораживающая глубина до боли напоминает глаза одной девушки. Уже — моей любимой девушки…