— Долго ждать себя заставляешь, — сказала она нарочито весело и развязно. — Вижу, вижу — жив!
— Жив, просто себе не верю — жив! — отозвался Камушкин. Он остановился, улыбнулся ей — старой, дружеской и доброй улыбкой, давно он так хорошо не улыбался. Полина понимала, что ему хочется поделиться событиями этого трудного дня, может быть, похвастаться своим мужеством, это и раньше с ним бывало — бахвальство. Он сказал чуть ли не с гордостью; — Ну, натерпелись мы, Полина. Метров десять протащило меня второй взрывной волной.
— И, кажется, не одного, — заметила она. — Ловко ты Машу спас. Между прочим, этому особенно не радуйся.
Это выговорилось случайно, Полина и не думала уязвить Камушкина, хотела искренне восхититься его геройским поступком. Но на нее вдруг накатило, а раз начав, она никогда не останавливалась. Она продолжала с вызовом:
— Что так выставился на меня? Я серьезно. Что человека выручил, это хорошо, никто не спорит. Но она тебя не поблагодарит. Да еще неизвестно, выживет ли. Тут слушок ходит, что если и выживет, так тоже не сладко придется — под суд ее хотят, как виновницу.
Он с укором посмотрел на нее. От усталости он не мог вспылить и разразиться ругательствами, как иногда случалось у него. И она слишком больно его уколола — грубостью это нельзя было стереть. Он проговорил тихо и горько:
— Вон ты какая! Все о тебе думал — сумасбродка, хулиганка, мир перевернешь, если не по-твоему. А ты — просто скверная!
Он отвернулся, отошел от нее. Она глядела ему вслед, прижав руки к груди. Слезы стояли у нее в глазах, она не стирала их. Потом она пошла за ним — крадучись, чтоб он не заметил.
Камушкин вошел в бухгалтерию — Маша еще лежала там. Полина притаилась за щитом с портретами лучших рабочих. Камушкин появился минут через пять. Он был мрачен и подавлен, шел не поднимая головы. От острой жалости к нему Полина снова прослезилась.
Она опять подошла к комнатам временного лазарета. На этот раз ей удалось проникнуть во внутрь. Ей дали халат и приспособили к делу. Она деятельно помогала санитаркам. Проходя мимо кровати, на которой лежала Маша, Полина останавливалась — Маша, обмытая и перевязанная, была недвижима и бледна, она по-прежнему не открывала глаз.
Полина спросила сердитого молодого врача:
— Скажите, доктор, как эта — Маша Скворцова? Очень больная?
Доктор буркнул, не глядя на Полину:
— Больше, чем очень — жизнь в опасности. Часа через два отвезем в центральную городскую больницу. — Он с недоверием посмотрел на Полину. — А вас почему она интересует?
