Его голос прозвучал низко и хрипло.
Он едва не плакал, а Мона ничего не могла с этим поделать. Ей всем сердцем хотелось подойти к нему, обнять… Но это было бы ради нее самой, не ради него.
Она вдруг заметила, что Майкл улыбается — конечно, только ради нее — и с философским видом пожимает плечами:
— В твоей жизни будет много хорошего, потому что демоны убиты, а ты унаследуешь Эдем. — Его улыбка стала шире, в ней светилась искренняя доброта. — А мы с ней… Мы все унесем с собой в могилы, все, что мы сделали, или чего не сделали, или что должны были сделать, или не сумели сделать друг для друга.
Майкл вздохнул и, сложив руки, оперся на кухонную стойку. Он смотрел в окно, на солнечный свет, на двор, полный весны и шелестящих листьев.
Похоже было, что он пришел к естественному финалу.
Наконец Майкл выпрямился, взял стакан блендера и отер его старой белой салфеткой.
— Да, и вот это тоже. Быть богатым — это по-настоящему приятно.
— Что?
— Иметь льняные салфетки, — пояснил Майкл. — Всегда, когда тебе понадобится. И льняные носовые платки. У Селии и Беа всегда льняные платки. Мой отец никогда не пользовался бумажными носовыми платками. Хм… Я давно уже об этом не думал.
Он подмигнул Моне. Мона не смогла удержаться от улыбки. Умеет он одурманить… Но кто еще мог бы вот так ей подмигнуть? Да никто.
— От Юрия вестей нет? — спросил Майкл.
— Я бы сразу тебе сказала, — рассеянно ответила Мона.
Ей было больно даже слышать имя Юрия.
— А ты сообщила Эрону, что ничего о нем не знаешь?
— Сто раз. И сегодня утром трижды. Но Эрон тоже ничего не слышал. Он беспокоится, но не собирается возвращаться в Европу, что бы ни случилось. Он доживет свое здесь, рядом с нами. И говорит, что нужно всегда помнить: Юрий невероятно умен, как все эксперты Таламаски.
— А ты думаешь, что-то могло случиться?
— Не знаю, — уныло ответила Мона, — может, он просто забыл обо мне.
Такое было страшно даже предположить. Да и не могло быть ничего такого. Но всегда следует смотреть на вещи трезво. А Юрий был человеком мира.
Майкл уставился в стакан с пеной. Может, у него хватит наконец ума, чтобы понять: пить такое абсолютно невозможно. Но Майкл взял ложку и принялся помешивать свое изобретение.
— Знаешь, Майкл, ее ведь может вывести из транса потрясение, — предположила Мона. — Я хочу сказать, когда она будет пить вот это и останется только половина, ты четко перечисли все, что туда запихнул.
Майкл издал свой знаменитый грудной смешок, взял пластиковый стакан и перелил из него жижу в стеклянный, наполнив его до краев.
