Что до Эша… Если он и испытывал вожделение к Роуан, то благородно скрывал это, ведь он направлялся к женщине своего вида, возможно последней женщине-Талтос во всем мире.
«Кроме того, есть и более насущные темы для размышлений, — думал Майкл, садясь на пассажирское место и решительно захлопывая дверцу машины. — Неужели ты собираешься стоять и смотреть, как этот гигант убивает Стюарта Гордона? Ты ведь прекрасно знаешь, что не сможешь так поступить. Ты не можешь наблюдать, как кого-то убивают. Это невозможно. В тот единственный раз, когда такое случилось, все произошло очень быстро: просто выстрел из ружья, ты даже вздохнуть не успел… Конечно, ты и сам убил троих человек. А этот заблуждающийся ублюдок, этот безумец, который утверждает, что держит взаперти некую богиню, убил Эрона…»
Они уже выехали из деревушки, и та исчезла в сгущавшихся тенях. Каким нежным, каким ухоженным, каким домашним выглядел пейзаж… В любое другое время Майкл попросил бы остановиться, чтобы можно было немного пройтись пешком вдоль дороги.
Обернувшись, он с удивлением обнаружил, что Роуан наблюдает за ним. Она села сбоку и положила ноги на сиденье прямо позади Майкла, безусловно для того, чтобы хорошо его видеть. Конечно, ее наполовину обнаженные ноги выглядели потрясающе, но что с того? Роуан расправила юбку так, что можно было заметить лишь краешек бедра, обтянутого нейлоном.
Майкл протянул руку вдоль старой кожаной обшивки и положил левую ладонь на плечо Роуан, и она это позволила, молча посмотрев на него огромными и таинственными серыми глазами и даруя ему нечто куда более интимное, чем просто улыбка.
Майкл избегал ее все то время, пока они были в деревне, а теперь и сам не понимал, почему так делал. Почему? И, повинуясь порыву, решил сделать что-нибудь бесцеремонное и вульгарное.
Он перегнулся назад, обхватил ладонью затылок Роуан и быстро поцеловал ее, а потом откинулся на прежнее место. Роуан могла уклониться, но не сделала этого. А когда ее губы коснулись его губ, Майкл ощутил внутри резкий укол боли, и теперь эта боль начала быстро разгораться и разрастаться.
«Люблю тебя! Боже, дай любви еще один шанс!»
Майкл вдруг сообразил, что говорил совсем не с Роуан. Он говорил о ней сам с собой. Он откинулся на спинку сиденья и стал смотреть вперед, наблюдая за тем, как густеет темнота в небе и оно теряет последние капли фарфорового сияния, а потом, склонив голову набок, закрыл глаза.
Ничто не могло бы помешать Роуан безумно отдаться любви к этому существу, которое уже не могло иметь от нее чудовищных детей, — ничто, кроме ее брачных клятв и ее собственной воли.
