После этого он улегся на диван, молча прислушиваясь к потрескиванию огня в камине и надеясь, что пойдет хотя бы легкий дождь.
И еще он надеялся, что Юрий вернется. Хотя вряд ли на то было похоже. Но он ведь и настоял на том, чтобы они задержались здесь, в «Кларидже», лишь потому, что надеялся, что Юрий еще раз доверится им.
Наконец явился Сэмюэль, пьяный, пошатывающийся. Его твидовый пиджак был переброшен через плечо, а белая рубашка вся измята. Только теперь Эш заметил, что рубашка была сшита на заказ, как и костюм. Вот почему они хорошо сидели на гротескном теле Сэмюэля.
Сэмюэль улегся у камина, неуклюжий, как кит. Эш встал, взял с дивана несколько мягких подушек и подсунул их Сэмюэлю под голову. Карлик открыл глаза, как будто даже шире обычного. От него несло спиртным. Потом он засопел, но это не вызвало у Эша неприязни, ибо он всегда любил Сэмюэля. Напротив, он мог бы поспорить с кем угодно, доказывая, что Сэмюэль обладает особой красотой, подобной красоте древних камней.
— Ты нашел Юрия? — спросил Сэмюэль.
— Нет, — ответил Эш, все еще стоявший на одном колене, так что он мог говорить почти шепотом. — Я не искал его, Сэмюэль. С чего бы я мог начать здесь, в Лондоне?
— Ай, не существует ни начала, ни конца, — сказал Сэмюэль с глубоким и отчаянным вздохом. — Я искал везде, где бывал. От паба к пабу. Боюсь, он намеревается вернуться туда. А они попытаются убить его.
— У него теперь много союзников, — сказал Эш. — А один из его врагов мертв. И весь орден настороже. Это должно быть на пользу Юрию. Я убил их Верховного главу.
— Зачем, черт побери, ты это сделал? — Сэмюэль с трудом приподнялся на локте и попытался сесть, но в конце концов Эшу пришлось ему помочь.
Сэмюэль теперь сидел, согнув колени, и хмурился на Эша.
— Ну, я это сделал потому, что тот человек был продажен и лжив. А в Таламаске не может быть продажности, не рождающей опасности. И он знал, что я собой представляю. Он думал, что я — Лэшер. Он воззвал к старшинам, когда я стал угрожать его жизни. Ни один преданный член ордена не стал бы упоминать о старшинах при постороннем и говорить то, что говорил он.
— И ты его убил.
— Собственными руками, как всегда. Это произошло быстро. Он не слишком страдал, и я там видел многих других. Но никто из них не знал, кто я. Так что тут можно сказать? Продажность почти на самой верхушке, возможно даже именно там, но знание не расползлось на все уровни. А если и просочилось, то в каком-то запутанном виде. Они не узнают Талтоса, когда его видят, хотя это дает им отличную возможность изучить экземпляр.
