— В поэзии есть истина, — заметил Марклин. — И это высшая истина, а красноречие — ее характерная черта.
Последовала пауза. Чтобы увести Стюарта с холма, Марклин осторожно обнял Стюарта за плечи, и, к его величайшему облегчению, Стюарт это позволил.
— Пойдемте вниз, Стюарт, — предложил Марклин. — Пойдемте ужинать. Мы замерзли и проголодались.
— Доведись нам сделать все снова, — сказал Томми, — мы сделали бы это лучше. Нам не понадобилось бы забирать все эти жизни. Знаете, было бы даже куда интереснее — добиться своего, никому по-настоящему не причиняя вреда.
Стюарт, казалось, глубоко погрузился в собственные мысли и лишь рассеянно глянул на Томми. Снова поднялся ветер, резкий и холодный, и Марклин содрогнулся. Но если он так замерз, то что должен чувствовать Стюарт? Им нужно вернуться в гостиницу. Им нужно вместе преломить хлеб…
— Мы не принадлежим себе, Стюарт, вы это знаете, — заговорил Марклин. Он смотрел вниз, на городок, остро осознавая, что другие двое смотрят на него. — Собравшись вместе, мы создали некую новую сущность, которую ни один из нас не знает как следует, пожалуй, некую четвертую фигуру, которой нам следовало бы дать имя, потому что это нечто большее, чем наше коллективное «я». Наверное, нам нужно знать больше, чтобы управлять им. Но уничтожить его вот сейчас? Нет, мы не можем это сделать, Стюарт. Если мы так поступим, то предадим друг друга. Это трудно осмыслить, но смерть Эрона ничего не значит.
Марклин выложил свою последнюю карту. Он высказал то глубочайшее и наихудшее, что должен был сказать, — прямо здесь, на леденящем ветру, и даже не представляя, к чему это приведет, просто прислушавшись к интуиции. Наконец Марклин посмотрел на своего учителя и на друга и увидел, что его слова произвели впечатление на обоих. Возможно, даже более сильное впечатление, чем он надеялся.
— Да, и именно эта четвертая сущность, как ты говоришь, убила моего друга, — тихо произнес Стюарт. — В этом ты прав. И мы знаем, что власть, будущее этой четвертой сущности невообразимы.
— Да, верно, — согласился Томми невыразительным голосом.
— Но смерть Эрона — это ужасно, ужасно! И вы никогда, оба вы никогда не будете больше говорить со мной об этом. И никогда, никогда не будете говорить об этом так беспечно ни с кем!
— Согласны, — кивнул Томми.
— Мой ни в чем не повинный друг, — добавил Стюарт, — который просто хотел помочь семье Мэйфейр…
— На самом деле в Таламаске нет невиновных, — пробормотал Томми.
