– Недавно ты сказала, что считаешь мое слово стоящим. Если ты и правда так думаешь, мое слово у тебя есть. И все-таки хочу предостеречь. В конце разговора ты наверняка пожалеешь, что захотела узнать всю правду. Она повергнет тебя в ужас.
– После всего, через что мне пришлось пройти, ничто уже не ужаснет меня настолько. – Взгляд Изабеллы дрогнул. – Могу я сначала выпить?
Никогда еще Ричард не видел ее такой… беззащитной. Помимо угрызений совести его захлестнуло пронзительное щемящее чувство сродни нежности. Он впервые смотрел на Изабеллу не как на женщину, сводившую его с ума, а как на женщину, которую он хотел… защищать. Даже от самого себя.
Особенно от самого себя.
Ошеломленный новым ощущением, он подошел к бару и смешал для нее один из любимых ею коктейлей.
Целый год после расставания с ней, всякий раз готовя себе напиток, Ричард делал бокал и для нее.
В тот день, когда он бросил Бертона в самую глубокую темницу на земле, Ричард смотрел на коктейль, который приготовил с такой заботой, и осознавал жестокую правду: Изабелла никогда не придет. И он разбил бокал о стену. А потом яростно и безвозвратно уничтожил все способы связи, которыми она не воспользовалась. Он не сомневался, что она забыла его. И ненавидел ее тогда, ненавидел даже больше, чем Бертона. Потому что никак не мог забыть.
Ричард налил себе виски, нарушая собственное правило не пить больше двух бокалов в день. Ему требовалось дойти до состояния крайнего бесчувствия, чтобы воспринять грядущие откровения.
Изабелла, видимо, чувствовала то же самое, потому что залпом выпила коктейль, как только получила бокал. Для такой трезвенницы, как она, даже такое малое количество алкоголя было излишним.
Как только Ричард сел, борясь с желанием притянуть ее к себе на колени, Изабелла сказала:
– Чтобы объяснить, как я стала женой Бертона, мне нужно начать мою историю несколькими годами раньше.
Каждый мускул напрягся в предвкушении чего-то ужасного, и Ричард тоже опрокинул в себя весь бокал.
– Тебе наверняка известно начало, что я родилась в Колумбии в семье врача и медсестры и была самой старшей из пятерых детей. Когда мне было тринадцать лет, мою семью выгнали из родного дома наряду с десятками тысяч других. Хотя мы поселились в трущобах близ Боготы, родители умудрились преподать мне основы медицинской подготовки, в то время как я учила на дому младших. Все вокруг обращались к нам за медицинской помощью, особенно партизаны. А потом как-то раз, мне тогда исполнилось девятнадцать, мы отправились позаботиться о сыне крупнейшего наркобарона нашей местности. И Бертон, который находился там, чтобы заключить какую-то сделку, увидел меня. Позже он сказал, что я поразила его в самое сердце, как никто и ничто до этого.
