Однажды третьего октября, когда уже почти все вернулись из каникулярного отпуска, у Витька Халтурина разболелась верхняя шестёрка. Обнаружил он это за завтраком, когда чересчур твёрдая горбушка упёрлась в зуб и дала пронизывающую боль. Приём пищи Витёк окончил вяло, подошёл к старшине и вместо любимой биохимии отправился покорять академическую поликлинику.
«Острая зубная боль — восьмой кабинет», — с прозрачным лицом официально сообщила регистратор и дала нашему товарищу талончик. Как заветный манускрипт, больной донёс его до восьмого кабинета, на котором висела табличка: «Стоматолог-терапевт. Без стука не входить».
Витёк постучал:
— Вот, — сказал он, выдвинув вперёд талончик, будто щит.
Взяв «манускрипт» и усаживая пациента в кресло, доктор спросила:
— На что жалуемся?
— Верхний зуб справа, — как-то совсем уныло выдал больной дериват Витёк. — Шестёрка.
— Так-так. — Зеркало поползло по ротовой полости. — Глубокий кариес в шестом верхнем зубе справа, — огласила стоматолог вердикт, записывая диагноз в карточку.
Пока врач работала с документацией, Виктор успел рассмотреть бормашину и все свёрла, прилагающиеся к ней. «Как в гестапо», — подумал товарищ, хотя ни воевавшего деда, ни даже блокадной бабушки у него не было. Тем не менее последняя мысль повергла Витька в ужас.
Освободившись от писанины, к нему подошла врач:
— Чего такой унылый? — спросила она, глядя на него. — Не волнуйся, всё будет хорошо.
Унылый вцепился в кресло, открыл пошире рот и стал ожидать прихода лечения. Докторша надела перчатки, до глаз натянула маску и мягко, нежно-нежно и вкрадчиво сказала: «Ну-с, начнём-с».
Не тратя попусту времени, она моментально схватила бормашину, выбрала сверло и склонилась над лицом нашего несчастного товарища. В данный момент находящийся в кресле немного отвлёкся, поскольку его светлому врачебному взору открылось не менее светлое декольте стоматолога. После казармы и полуторасотенной оравы однокурсников, облачённых в одинаковую форму, оно выглядело божественно и даже как-то приятно к себе манило.
Виктор Халтурин вспомнил глубокое детство. Очень глубокое. Из недр подсознания всплыла информация о том, что его звали Витюша, а мамина грудь была доступна и днём и ночью. Он вспомнил её запах, вкус и даже исходящее тепло. Нежная, она давала жизнь и чувство приятного послевкусия. Витьку подумалось, что, может, именно отсюда у всех мужчин такая невероятная тяга к женской молочной железе?
